Жиган
Шрифт:
Но они бежали не к перевернувшимся «Жигулям», а назад.
Сейчас п…нет.
Костыль попытался встать, но не смог. Все тело болело после аварии. Хотя бы ползком, подальше, пока не взорвалась машина. Он пополз по отвисшему от грязи откосу, и, когда «Жигули» остались метрах в пяти за спиной, раздался взрыв.
Над головой просвистели горящие шины. На проезжую часть дороги с грохотом упала искореженная дверца.
Костыль едва успел закрыться рукой, и это спасло его от сильных ожогов. От мощного удара пламени загорелся рукав куртки. Пока Костыль успел потушить его,
А потом наступило время ментов…
Глава 2
Он очнулся от холода. Странно, однако именно это ощущение было первым, которое проникло в его сознание.
Боль появилась потом. Но, овладев его телом, она уже не отпускала. Так и напоминали они о себе – одновpеменно боль и холод.
Открыв глаза, он увидел перед собой грязную серую плоскость потолка. Плохо выбеленная, в грязных разводах влаги, плита словно дышала, то приближаясь, то отдаляясь. Потом она начала медленно вращаться. Он понял, что это было головокружение.
Ощущение было словно после контузии – звон в ушах, головокружение, тошнота подкатывала к горлу. Он снова закрыл глаза, но стало еще хуже.
Лучше было бы сразу попасть на тот свет – там хоть тепло. Он снова открыл глаза, чуть приподнял голову, лежавшую на подушке, и глянул по сторонам. На большее сил у него не хватило.
– Ты смотри, очухался, – раздался тонкий, почти детский голос.
Следом за ним прозвучал другой, ниже и грубее:
– А я думал, он коньки откинет.
Теперь Панфилов понял, почему ему холодно. Его босые ноги торчали из-под тонкого солдатского одеяла. Посиневшие пальцы с отросшими ногтями казались неестественно большими. Он шевельнул ногами, пытаясь спрятать пятки под одеялом.
– Замерз, – снова прокомментировал тонкий голос.
– Ничего, – отозвался другой, – не помрет. Слышь, ты, чмошник, живой?
Скривившись от боли, Константин повернул голову. Он лежал в довольно просторной комнате с выкрашенными бледно-зеленой краской стенами, большим окном со стороны головы и единственной лампочкой под потолком.
Комната была начисто лишена мебели, если только не считать двух кроватей с жесткой панцирной сеткой. На одной из них лежал Панфилов.
Снизу панцирную сетку прикрывала серая простыня, сверху темно-коричневое одеяло толщиной в газетный лист. Неудивительно, что он замерз. В комнате едва ли было теплее, чем в морге.
Повернув голову, Константин почувствовал, что она плотно забинтована.
На панцирной сетке без белья, расположенной у противоположной стены, сидели, небрежно развалясь, двое солдат. Они были в расстегнутых на груди шинелях с малиновыми погонами. Их шапки лежали рядом. Один, с погонами без лычек, выглядел совсем юнцом. Похоже, его лицо еще не знало бритвы.
Второй, с лычками младшего сержанта, лениво пнул рядового ногой.
– Иди, Соломатин, глянь, что с ним.
Молодой неохотно поднялся, подошел к Панфилову и, наклонившись, заглянул ему в глаза.
– Точно, живой, – сказал он сержанту, а потом обратился к Константину: – Слышишь что-нибудь?
Панфилов едва заметно шевельнул головой.
– Порядок, – обрадованно закрутил головой рядовой Соломатин, – можно докладывать.
– Я тебе покажу докладывать, – беззлобно пробурчал сержант. – В наряд захотел?
– А за что в наряд-то?
– Первый день замужем? Если не в наряд, то в караул. У тебя сейчас зимняя форма одежды есть? Есть. Тут тепло, светло и мухи не кусают. Сиди, не рыпайся. А будешь пеpед начальством пpогибаться, я сам тебе pыло начищу. Понял?
– Так точно, товарищ младший сержант, – пожал плечами рядовой Соломатин.
Он вернулся на место и уселся на кровать рядом с сержантом. Ржавая панцирная сетка жалобно заскрипела. Постепенно сквозь бинты до слуха Константина стали доноситься и другие звуки: шум двигателя работающей где-то неподалеку машины, шаги в коридоре, какие-то отдаленные крики.
– Пойду покезаю, – сказал младший сержант, поднимаясь с кровати и снимая шинель. – А ты, салабон, за ним присматривай.
Сунув в рот «Приму» из мятой пачки, младший сержант закурил, пыхнул дымом и вышел из комнаты. Константин почему-то обратил внимание на кованые кирзовые сапоги с голенищами, смятыми в гармошку. «Дед, – подумал он, – скоро на дембель. Стоп. Какой дед, какой дембель, я что, опять в армии? Или это сон? Мне все снится?»
Ему захотелось ущипнуть себя. Он попробовал шевельнуть пальцами левой руки и понял, что делать этого не следовало. Рука ответила сильной, резкой болью. Константин даже не выдержал и чуть слышно застонал.
– Ты чего? – тут же откликнулся рядовой Соломатин. – Лежи спокойно, не дергайся.
Нет, уж как-то слишком больно и холодно для сна. Голова гудит, опять перед глазами все поплыло. Чуть придя в себя, Константин собрался с силами и выдавил из себя:
– Ты кто?
Собственный голос донесся откуда-то издалека и показался совершенно чужим.
– Дед Пихто, – засмеялся солдат.
– Где я?
Соломатин встал с кровати и, сунув руки в карманы хэбэ, подошел к Панфилову.
– Будешь много знать, скоро состаришься, – улыбаясь, сказал он.
Но Константин в упор смотрел на солдата. Соломатин неожиданно оглянулся, потом присел на корточки прямо в накинутой на плечи шинели.
– Вообще-то нам нельзя с тобой разговаривать. Если узнают, пять нарядов вне очереди выпишут.
– Сержанта боишься? – проговорил Константин.
– Нет. Он так своими сапогами гремит, что я его за версту слышу. «Кусок» у нас тут один есть… Вообще-то здесь с тоски помереть можно. – Он придвинулся поближе к кровати и заговорщицким голосом произнес: – Это правда, что ты опасный преступник? У нас в полку говорят, что ты несколько человек замочил.
– Где говорят?
Солдат понял, что проболтался, покраснел и быстро-быстро заморгал ресницами.
– А, чего уж там, – махнул он рукой. – Ты сейчас в милицейском полку МВД, внутренние войска то есть. А это медсанчасть наша. Тебя сюда позавчера привезли, боялись, что живым не довезут. Специально вот целую палату освободили. Наш врач сказал, что крепко ты в машине разбился…