Жил на свете Али
Шрифт:
Но делать что-то надо.
Шофер и Капитан
за работу взялись,
исправили изъян: колеса починили
заплаткой из резины
и вскоре по асфальту
вновь покатили шины.
Несчастный же Пес,
поскуливши немного
при мысли о длинной
и пешей дороге,
поджал тонкий хвост
и трусцой побежал.
Машина шла тихо
и он поспевал.
Но вот, наш водитель
поддал еще газу
и
удлинилась сразу.
Росла и росла все быстрей и быстрей
и Псу становилось трудней и трудней.
"Уж лучше, он думал
я бы издох...
А Али, как-будто бы
вовсе оглох.
Не слышит (он) ни стонов,
ни тяжкого дыхания
и другу не дарит
ни капли внимания.
Не повернет головы он своей,
как-будто бы Пес
не его,
а ничей.
Не подмигнет, не свистнет ему,
уж очень он строг
ко псу своему.
Но, если бы только
хоть один из вас
в душу Капитану
заглянул в тот час,
то прочитал бы такие слова:
"Бедный Тотаумфацки, тебе трудно, да?
И зачем я только наказал его?
Как бы не испортил здоровье свое...
Скорее хотя бы один поворот...
Остановим машину." - думал Али.
И вот впереди поворот. И очень крутой,
Юзек жмет тормоз
правой ногой.
Машина - стоп. Остановилась.
Ждет.
Собака, чуть живая, еле
уж ползет.
Дошла до поворота - о радость!
Ее ждут!
Машина и хозяин стоят,
его зовут!
– Ну, хватит, Тотаумфацки.
В багажник полезай!
– Ах, Капитан мой милый!
– Ну, ну, не приставай... Что, сильно утомился?
– Могу заверить вас, что шину эту сдуру
я ел в последний раз!
Да будь она из масла,
из колбасы отборной,
из марципана хоть - ну, нет,
прошу покорно.
Она не существует уж больше для меня.
И это до последнего я буду помнить дня.
– Так что же, помирились?
Дай лапу, если так.
Люблю тебя я все же,
хоть шкодить ты мастак.
Теперь садись-ка, быстро.
Нас путь даалекий ждет.
Там обезьянка в Познани
от зеркалец умрет.
Под вечер, наконец, до города добрались.
И надо вам сказать, что очень волновались
в каком состоянии обезьянка сейчас.
В Зоопарк приехали
к ужину как раз.
И вдруг слышат:
– Здрасьте, милый Капитан!
Ну, она, конечно! Из заморских стран!
Милая веселая, панна Рулевая!
– Про тебя читал я! Здравствуй, дорогая!
Я обеспокоен, что с тобою, детка?
Очень напугала нас эта заметка.
– Со мной? Ничего.
Я здорова, как прежде.
Зеркальца же съела понарошке,
в надежде,
что про меня напишут газеты (в газетах)
вы прочитаете тоже про это
и поскорее примчитесь сюда.
Я очень соскучилась,
прямо беда.
– Так ты эти зеркальца
вовсе не ела?
А просто меня повидать
захотела?
– Конечно же нет. Я есть их не стану.
Вот все они в сумке, сейчас их достану...
Вот посмотрите: раз, два и три.
Сказал Капитан:
– Ну, знаешь ли ты...
– А мы, обезьяны, должны вы знать,
любим вам, людям, во всем подражать.
То, фигу покажем,
то напялим очки, хотя нам в них ничего не видно
а то, слоняться будем, кк вы,
когда вам делать нечего, видно.
А иногда, сказать даже стыдно,
мы ковырять начинаем в носу...
Но зеркальца есть? Это к чему?
И сразу так много? Сразу три подряд?
Это ведь не булка
и не шоколад.
Долго так живу я,
а живу пять лет,
не видела, чтоб их
ели на обед.
– А вот, были такие,
если хочешь знать.
Историю такую рассказать
Садись поудобнее, мое дитя.
И очень внимательно слушай меня.
История о человеке, который ел зеркала.
В Варшаве, на улице Белиберда?
жил человек, что ел зеркала.
Кто любит яички,
кто бараний бок,
а ему подавай
зеркала кусок,
На обычный завтрак,
клянусь жизнью я,
съедал он зеркальце
после бритья.
На обед трюмо,
на ужин - трельяж,
а на прогулку
брал целый багаж
малюсеньких зеркалец
и, как монпасье,
за время прогулки
съедал их все.
Когда, бывало, гости придут
из зеркал готовил им тысячу блюд.
А сам, когда
в гостях бывал
все зеркала со стен поедал.
А уж в парикмахерской,
каждый это знал,
ни единого зеркала он
не оставлял.
Любил полакомиться
с видом невинным,
маленьким зеркальцем
от автомашины.
И не было лучшей для него еды,
чем зеркальце из сумочки
собственной жены.
И так он питался долгие года,