Жил отважный генерал
Шрифт:
Архиепископ Иларион сверкнул очами из-под лохматых бровей и проговорил, глядя на Колосухина:
– Ради того, дабы облобызать десницу святого тела Сампсона, и вскрыл Платон через девяносто лет гробницу его. В рукописи, составленной ключарем кафедрального собора Кириллом Васильевым, жившим в те времена, записано, что одежды в липовом том гробу лежали нетронутыми, а тело тлению не было подвержено.
Кравцов, дослушав архиепископа до конца, поднял руку, не отрывая локоть от стола, будто прося слово:
– Мне не хотелось бы, чтобы у вас, владыка, сложилось мнение, будто сотрудники прокуратуры в своих вопросах
– Отнюдь, – поклонился архиепископ Иларион. – Я не склонен этого и подумать. Наоборот, проникся их участием к моим заботам и готов поделиться некоторыми сокровенными знаниями, коими располагаю. Теперь, когда и мне ведомо, что произошло в склепе, полагаю, мои сведения помогут вам изобличить злодеев.
При этих словах Ковшов напряг всё своё внимание, а Шаламов даже придвинулся к столу и высунулся, чтобы лучше видеть архиепископа, которого ему заслонял тоже насторожившийся Колосухин.
– Помощник мой, как его изволили здесь величать отцом Ефимием, – монах по особым поручениям при Его Святейшестве. Прибыл он сюда с единственной целью – помочь мне пресечь тайные попытки неизвестных греховодников проникнуть в подземелье кремля, извести их ухищрения разорить усыпальницы и гробницы древние. О его истинных планах неведомо никому. Для остальных он – ревизор столичный…
Архиепископ не договорил. Резко отворилась дверь, и в кабинет влетела Ирэн. Ни в кои веки такого себе она не могла позволить, чтобы без стука.
– Николай Петрович! – не извиняясь, выпалила секретарша. – Возьмите трубку!
Игорушкин грозно глянул на подчинённую и уже готов был грянуть громом, но что-то его остановило.
Секретарша, опережая его, сама добежала до аппарата, стоявшего на столе прокурора области и вмиг доставила его по назначению, протянув трубку.
– Спасибо, – буркнул Игорушкин и приник к телефону.
Ему что-то возбуждённо кричали с другого конца провода. Игорушкин слушал, не перебивая, наконец положил трубку на аппарат.
– Борис Васильевич, – нагнулся он к прокурору республики. – Моих срочно в КГБ требуют. По этому делу. Вы разрешите?
– Ну вот и зашевелились в подземелье, – поднял глаза на Ковшова и Шаламова Кравцов.
В подземелье
Игнашка с выпрыгивающим из груди сердцем и перекошенным от боли и страха лицом, задыхаясь, едва поспевал за Кирьяном. Рожин то и дело специально или ненароком резко дёргал поводок, натёрший уже до крови тонкую шею подростка, и Игнашка тыкался головой вперёд, как ягнёнок, изо всех сил стараясь удержаться на ногах и не свалиться. Один раз он уже испытал, чем это грозит, и теперь страшился до смерти повторения. Однако ему опять не повезло – споткнулся, не сориентировавшись в темноте, неловко упал от жестокого внезапного рывка верёвки; Кирьян, не заметив, проволок мальчугана несколько метров по узкому туннелю подземелья и остановился, только услышав сдавленный хрип за спиной. Кричать подросток не мог, поводок сжал ему горло. Кирьян заматерился, привалился огромной спиной к каменному своду, сел на корточки и забренчал в колокольчик, который ему загодя дал Мунехин для особых случаев.
Цепочка людей, медленно продвигающихся в подземелье, остановилась.
– Что там у вас? – донёсся спереди глухой
– Твой поганец что-то артачится, – ответил ему, сплюнув тягучую слюну Кирьян. – Или задохся совсем.
– Сынок! Ты как там? – крикнул в туннель Мисюрь, развернул фонарик и зашарил им в глуби подземного лабиринта, лучом света отыскивая мальчугана в кромешной тьме.
Первым попалась в свет фонаря перекошенная от частого дыхания серая рожа Хряща, он задыхался и ловил воздух часто, как рыба, с выпученными глазами. Пользуясь вынужденной остановкой, Хрящ тут же сел на пол, упал на спину и раскинул в изнеможении руки. Следующим был Ядца, жирная морда толстяка обливалась крупными каплями пота, заливающими рубаху на груди и спине. Он то ли по-поросячьи хрюкал, то ли так дышал со скрипом, но вида не подавал, лишь присел на корточки, чтобы не заслонять свет фонарику. Рожин ещё чуть отступил к стене, но мальчугана увидеть не удалось. Тёмная неподвижная масса-кучка пласталась на полу. Возле неё бегали, пищали тёмные зверьки.
– Сынок! – снова громко позвал Мунехин и дёрнулся вперёд всем телом. – Игнашка!
– Стоять! – заорал Кирьян. – Стой, тебе говорят!
Мунехин привалился к стене, замер.
– Здесь твой змеёныш. Отлёживается. – Рожин ткнул в тёмную кучку металлическим крюком, она зашевелилась; тем же крюком он отогнал зверьков.
– Сволочи! Если что случится с пацаном, заведу вас в такие углы, сдохнете все!
– Ты полегче там.
– Богом клянусь! Крысам достанетесь!
– Никто твоего сосунка не трогал. Сам хилый такой. Дышит на ладан. Кормить лучше надо.
– Игнашка! Сынок!
– Здесь я, папа, – подал наконец слабый голос мальчуган.
– Ты не потерял свисток, что я тебе оставил?
– Нет.
– Когда устанешь или плохо что, свисти! Я же тебя просил?
– Хорошо.
– Слушай, Кирьян, – позвал Мунехин. – Мы же с тобой договорились.
– Чего это?
– Ты за пацана моего в ответе.
– Сказал тебе, жить будет.
– Ты поводок-то сними с него.
– А сбежит?
– Куда ему тут деться? Он ничего не знает. Тут сунься куда, враз или яма, или ловушка. Вилы даже встречаются. Я сыну не враг.
– За поводок не проси.
– Повяжь верёвку ему на пояс. Задохнётся – вам не жить!
– Ты мне не грози.
– Освободи шею пацану, Богом прошу.
– Ладно. Успокойся. Я его за ногу… Иди сюда, сопляк.
Рожин ощупал подползшего к нему мальчугана, затянул верёвку двойным узлом на ноге, зло хмыкнул:
– Теперь ты у меня, как тот юнга у Сильвера.
Игнашка зыркнул на бандита глазами, готовый укусить.
– Весь в отца пошёл, гадёныш, – толкнул Кирьян его ладонью в лицо, крикнул Мунехину:
– Передохнём минут пять.
– Некогда. Идти ещё да идти.
– Куда спешить-то? Ты же сказал, дорогу с закрытыми глазами найдёшь?
– Найду. Только путь длинный. И здесь не лес да поле.
– А мы не торопимся.
– Задохнутся твои помощнички. Подохнут, не добравшись до кладов.
– Это кто сказал? – поднял голову Хрящ. – Ты на кого, падла, катишь?
– Лежишь уже. Ноги-то не держат.
– Здесь прохладнее.
– Вот так и засыпают, отравившись. Кислорода-то тю-тю. Здесь гнилостных газов столько, что каждому за глаза. Подымай их, Кирьян!