Жила, была: Историческое повествование о Тане Савичевой
Шрифт:
– Дорога сама з-знаешь какая… – продолжает упрямиться Миша.
Путь в Дворищи не очень долгий, но сложный. Поездом до Кингисеппа, затем километров десять лесом и полем. В дождь и парная упряжка застревает. А пеши, с громадным чемоданом и тяжеленным рюкзаком…
– Все руки об-борвешь.
– Надо, Михаил, – совсем уже иначе произносит мама. Человек мягкий, добрейший, но слово ее твердо. Бесполезно перечить. И непринято в семье старших не слушаться.
– Л-ладно.
Таня
В другой комнате застрочила, как пулемет в кино, швейная машина: мама принялась за работу. В передней возился Миша, собирался идти по магазинам.
«А почему он не на заводе?» – удивилась Таня и вспомнила, что брат с сегодняшнего дня в отпуске и завтра уезжает в деревню. Через две недели поедут следом и Таня с мамой. Отпразднуют бабушкин день рождения и поедут. На все лето. А Лека, Нина и Женя прибудут в Дворищи тогда и на столько, когда и какой кому отпуск дадут на работе.
Бабушка
Таня приоткрыла глаза: сон все равно не вернется.
Кровать с никелированными шарами на высоких спинках отгорожена гигантским буфетом и трехстворчатой ширмой. Буфет с резными дверцами, множеством отделений и бесчисленными ящичками разделяет комнату на спальню и гостиную. Ширма красного дерева с узорчатыми стеклами – сбоку.
Из-за ширмы выглядывала бабушка. Ее давняя подруга и родственница как-то гостила здесь и рассказывала, что бабушка – тогда, конечно, еще не бабушка, совсем молодая женщина – выделялась умом и красотой. Она и сейчас такая, уверена Таня.
Умные, выразительные глаза, чистый и высокий лоб; несмотря на седые волосы, ни за что не угадать, сколько на самом деле лет. А бабушке 22 июня исполнится семьдесят четыре. Знакомые и соседи обращаются к ней почтительно, по имени и отчеству – Евдокия Григорьевна. Она старее всех Савичевых, но очень бодрая и все успевает, со всем управляется, главная кормилица…
– Пробудилась, маленькая?
Таня самая младшая в семье – но какая же она маленькая?
– Ба-абушка, я в четвертый класс перешла, мне скоро двенадцать будет!
Счастливый сон не забылся. Таня сладко потянулась, будто крылья развела, похвалилась горделиво:
– А я опять летала.
– Ну и хорошо, ну и замечательно. Стало быть, растешь, взрослеешь. Ну, поднимайся, маленькая, одна ты еще не кушала. Некогда мне, я в гости навострилась. Поедешь к тете Дусе?
Дуся – бабушкина племянница и, значит, никакая Тане не тетя, да и знают о ней всего ничего. Сюда не ездит, к себе на Лафонскую улицу не зовет. Время от времени ее навещает бабушка и берет иногда с собою Таню.
Прокатиться через половину города к Смольному заманчиво, но и упустить прогулку с дядей Васей жаль. С ним так всегда интересно!
– А
Бабушка ничуть не обиделась:
– Оставайся.
Родословная
Таня ела без охоты. На завтрак яичница, булочка с маслом и чай.
– Молока в Дворищах вволю попьешь. Козье. Оно вкусное, целебное, врачами тебе прописанное.
– Не люблю козье, – поморщилась Таня. – Жирное, сладкое.
– Любишь не любишь, а надо. Для здоровья твоего требуется. Ну, кушай, кушай.
– Ба-абушка, «кушай» говорят маленьким. Евдокия Григорьевна сдвинула брови:
– Яйца курицу учить будут!
Строгое выражение лица тотчас и пропало, сменилось обычной веселой ласковостью.
– Все вы для меня маленькие, все мои дети. Вообще, усадить рядышком бабушку, маму, Леку,
Нину, Мишу, Таню – сразу признаешь близких родственников. Все темно-русые, сероглазые. А вот у Жени черные, жгучие глаза и волосы черные почти. Она вся в папу, в Николая Родионовича. Он в конце жизни, конечно, иначе выглядел. Облысел, в усах и бороде клинышком густая проседь…
– О чем размечталась? Ешь, не отвлекайся на фантазии.
Таня послушалась, но вилка опять замерла в руке.
– Ты – Федорова, и мама была Федорова, пока папа не женился на ней.
– В тех самых Дворищах и поженились, – с удовольствием подхватила историческую семейную хронику бабушка. – Мы с твоим дедом были направлены туда из Петербурга. Так назывался тогда Ленинград. Дед твой – рабочий-металлист, участник революционного подполья… А с чего ты вдруг в родословную ударилась?
– Так все мы на тебя похожи, какой ты на старой карточке снята.
– Порода, стало быть, такая, в Арсеньевых-Федоровых пошли, – не без удовлетворения подтвердила бабушка. Девичья фамилия ее была Арсеньева.
– Но Женя…
– Она брюнетка, в Савичевых.
– А тогда почему у дяди Васи и дяди Леши глаза тоже серые и волосы…
– Ешь! На часы погляди своими серыми глазами: сколько над тарелкой сидишь?
Настенные часы-ходики показывали без пяти десять.
– Через минуту чтоб ни крошки, ни капли! – приказала бабушка и ушла переодеваться.
Таня посмотрела в окно. Напротив кухни глухая стена другого дома, слева арка – проход во второй внутренний двор. Ничего интересного.
– Кушаешь или опять в облаках витаешь? – донеслось из глубины квартиры.
– Ем! – И Таня, чтоб не огорчать бабушку, совладала наконец с несчастной глазуньей.
– Ну и молодец. Убери за собой, а я поехала.
– Маня! – крикнула уже из передней. – Я поехала к Дусе!
– Счастливо, мама, – отозвалась Мария Игнатьевна.
И Таня пожелала доброго пути.