Жилец. Смерть играет
Шрифт:
Так или иначе, сказал себе Петигрю, озирая комнату, такого продолжения своей карьеры он никак не ожидал. Все началось совершенно невинно — когда Элеонор призналась ему, что страстно любит музыку. Это признание не вызвало со стороны Петигрю ни малейшего неудовольствия. Он и сам был не прочь послушать хорошую музыку, но по причине лени и нехватки времени из-за других интересов ему не удалось развить к ней настоящий вкус. Затем выяснилось, что его молодой жене не только нравится слушать музыку, но и сама она весьма недурно играет на скрипке. И эта новость также не предвещала ничего страшного. Ни один здравомыслящий супруг не станет возражать против такого благородного увлечения, особенно когда это невинное занятие сочетается с тщательно выполняемым обещанием упражняться на инструменте только в его отсутствие. Отсюда дело, вполне естественно и логично, дошло до того, что через не сколько месяцев их жизни в Маркгемптоне она стала участвовать в городском любительском
— Прошу секретаря комитета, — провозгласила миссис Бассет зычным голосом, напоминающим ржание лошади, — зачитать нам протокол предыдущего заседания.
Секретарем был Роберт Диксон — невысокий человечек лет за тридцать, с прилизанными темными волосами и гладким лицом, настолько незапоминающимся, что Петигрю постоянно боялся, что не узнает его при очередной встрече. Прежде всего, секретарь вовсе не был страстным любителем музыки, какими являлись все остальные члены общества. Казалось, концертное дело вызывает у него высокомерное презрение, едва ли не оскорбительное. Но это было пренебрежение того рода, как заметил Петигрю, в основе которого лежала феноменальная осведомленность, ибо полное безразличие к музыке как таковой у Диксона благополучно сочеталось с поразительно глубоким знанием музыки как бизнеса. Агенты и их требования, особенности личности солистов и минимальные размеры гонораров, на которые их можно уговорить, — все эти тонкости были для него знакомы как свои пять пальцев. Его способности оказывали обществу огромную помощь, но ввиду пренебрежительного отношения к самой музыке чрезвычайно раздражали. Петигрю всегда удивлялся, как миссис Бассет удавалось с ним ладить.
Просветление снизошло, когда случайно оброненное замечание миссис Бассет побудило его направиться в маркширскую библиотеку, чтобы порыться в справочнике «Дебретт». Изыскания помогли ему установить, что прапрадед Диксона был виконтом. Это все объясняло. Ибо в той броне, куда эта чопорная пожилая леди облекла свою душу и телеса, дабы успешно сражаться с жизнью и властвовать над ней, были два уязвимых места — всего лишь два! Одно из них был снобизм, причем снобизм самого редкого и утонченного свойства. Ей не просто нравилось благородное происхождение, как большинству снобов, — она благоговела перед малейшей примесью голубой крови, перед самой отдаленной связью с самым скромным титулом и была наделена сверхъестественным даром обнаруживать их. Именно она, а не его очаровательная жена открыла Петигрю тот факт, что дядя Элеонор по материнской линии был баронетом, и сделала это с таким радостным видом, словно щедро одарила его. У Петигрю сложилось мнение, что миссис Бассет испытывает гордость настоящего коллекционера, обнаружив следы аристократического происхождения в самых невероятных семействах, и предпочитает радость встречи со сводной кузиной пэра, которую сама обнаружила, более трепетному счастью быть представленной герцогу. С другой стороны, он никогда не видел, чтобы миссис Бассет представляли герцогу, так что не мог этого утверждать наверняка.
— Мистер Петигрю! Мы ждем отчета казначея.
Виновато очнувшись от неблаговидных размышлений, Петигрю поспешил представить свой отчет, который предварительно был просмотрен Элеонор, поэтому легко прошел рассмотрение комитета. Покончив с исполнением долга, он намеревался потихоньку сбежать с заседания, так как, судя по повестке дня, его дальнейшее присутствие было чисто декоративным. Но, случайно бросив взгляд в открытую дверь столовой миссис Бассет, заметил многообещающее множество закусок на столе, предназначенных для остающихся, и, кроме определенного желания вознаградить себя за скуку, его привлекла возможность понаблюдать за обитателями странного мирка, в котором он оказался. Он решил остаться.
— Программа концертов на этот сезон, — важно объявила миссис Бассет. Мистер Эванс, — здесь суровое выражение ее лица заметно смягчилось, — у вас есть какие-нибудь предложения?
Если одной из слабостей миссис Бассет было преклонение перед аристократическим происхождением, то другой, безусловно, являлся Клейтон Эванс, создатель и руководитель оркестра. Она преклонялась перед ним со слепым обожанием, которое показалось бы смешным у менее серьезной и значительной особы. Ради него она трудилась в интересах общества как раб, выклянчивая у своих бесчисленных друзей подписку в пользу оркестра, врываясь в дом к пренебрегшему репетицией музыканту и обрушивая на него свой праведный гнев. Это ради него она проводила бесконечные часы за виолончелью, покуда лишь из чистого упрямства не стала довольно приличным музыкантом. Малейшее его желание было для нее законом, одно слово его одобрения заставляло ее впадать в блаженный экстаз. Более того, она считала своей миссией стоять между своим идолом и внешними раздражителями, что и выполняла с пугающим успехом.
При всем том, пришлось признать Петигрю, трудно было найти более подходящий объект для обожания вдовы средних лет, чем Эванс. Он представлял собой весьма впечатляющее зрелище, когда сидел в кресле во главе членов комитета, опустив на грудь куполообразную лысую голову, вытянув вперед длинные ноги и близоруко поглядывая вокруг сквозь толстые линзы очков. Вопрос о том, как скоро Эванс окончательно ослепнет, служил постоянным предметом для обсуждений оркестрантов. Было ясно, что со своего дирижерского помоста он различал лишь два первых пюпитра струнников, а его манера не замечать на улице знакомых вошла в поговорку. С другой стороны, он с невероятной легкостью читал ноты, хотя насколько больше при этом полагался на свою феноменальную память, чем на лежащую перед ним партитуру, оставляло простор для размышлений. Поскольку оркестр редко осмеливался исполнять современные сочинения, решить этот вопрос было довольно сложно. Важно то, что благодаря своему опыту и темпераменту Эванс был музыкантом высшего класса. Близорукость помешала ему сделать карьеру в какой-либо другой области человеческого знания, и он целиком посвятил себя музыкальной жизни графства. Как и следовало ожидать, обитатели Маркшира, уважая Эванса, вместе с тем воспринимали его как нечто само собой разумеющееся и крайне удивлялись, когда приезжие говорили, что маркширцам ужасно повезло иметь такого выдающегося дирижера.
Эванс вытащил из кармана потертого костюма какие-то бумаги и уткнулся в них носом.
— Полагаю, в этом сезоне мы дадим наши обычные четыре концерта, — резко и отчетливо сказал он. — Два до и два после Рождества.
Послышался одобрительный гул.
— Я заблаговременно снял Сити-Холл на первый четверг ноября, — вставил свое слово Диксон. — Это будет подходящей датой для первого концерта.
— Отлично. Далее… Полагаю, наши подписчики ожидают, что, как и на каждом концерте, будет исполняться какая-либо особенная вещь.
— Уж без этого никогда не обходится! — со вздохом заметила мисс Портес. Великолепная скрипачка, полная, цветущая молодая женщина, она отличалась редким пессимизмом непонятного происхождения.
— М-да, нам нужно что-нибудь исключительное, — продолжал Эванс. — Я хотел предложить для первого концерта скрипку, скажем, Люси Карлесс. Она сказала, что к тому моменту уже вернется в Англию.
Упоминание имени Люси Карлесс, знакомое Петигрю по афишам, было встречено членами комитета с почти единодушным одобрением. Единственной, кто не торопился выразить свое согласие, оказалась, как ни странно, миссис Бассет. Она поджала губы, подняла брови и склонилась к Диксону. Сидевший рядом с ним Петигрю уловил быстрый обмен словами, смысл которых остался для него непонятным.
— Вы уверены, что ничего не имеете против, мистер Диксон?
— Против? Я? Что я могу иметь против Карлесс!
— Итак, Люси Карлесс, — подвела итог миссис Бассет, пожалуй, с излишним восторгом обращаясь к Эвансу. — Это будет восхитительно! И что она исполнит?
— О, Бетховена, мистер Эванс! — взмолилась мисс Портес. — Пожалуйста, пусть это будет Бетховен!
— Снова здорово! — ворвался в разговор звучный голос сидящего в углу гостиной мистера Вентри. — Мы уже слышали Бетховена в позапрошлом году. Есть ведь и другие композиторы!
— Мы несколько запоздали со столетием Мендельсона, — заметил Эванс, оставив без внимания эти возражения, — но лучше поздно, чем никогда. Люси замечательно исполняет Мендельсона. Так что попробуем его.
— Захотят ли в наше время слушать Мендельсона… — начала мисс Портес, но миссис Бассет оборвала ее:
— Чепуха, Сьюзен. Им придется послушать, даже если он им не нравится. Ведь они придут слушать музыку в исполнении Люси Карлесс.
— Мендельсон не отнимет у нее слишком много сил, — продолжал Эванс, поэтому я попрошу Люси после антракта исполнить несколько сольных пьес. Тогда оркестру придется меньше репетировать — мне бы не хотелось, чтобы в этот сезон мы слишком устали от репетиций.