Жилец
Шрифт:
Покончив с едой, он позвонил начальнику управления и сказал, что уже со следующего дня сможет приступить к работе.
Период переезда закончился.
4. Соседи
Ближе к середине октября, откликнувшись на многочисленные призывы друзей — в первую очередь Скоупа, служившего клерком в адвокатской конторе, и Саймона, который работал коммивояжером и торговал домашней утварью, Трелковский решил организовать небольшую вечеринку, своего рода «обмытие» новой квартиры, на которую были приглашены некоторые его друзья из офиса,
Каждый принес что–нибудь из еды или выпивки, и все это было разложено на столе. Трелковский попросту не мог запастись достаточным для такой оравы количеством стульев, но под конец смекнул пододвинуть к столу кровать, на которую затем и уселись некоторые из гостей, сопровождаемые смехом девушек и двусмысленными остротами мужчин.
По правде говоря, никогда еще раньше квартира не казалась настолько уютной и ярко освещенной. Трелковскому было очень приятно ощущать себя хозяином всего этого великолепия. Как, наверное, и эта квартира, он еще ни разу в жизни не был объектом внимания столь обширного общества. Все умолкали, когда он рассказывал какую–то историю, смеялись, когда она оказывалась смешной, и иногда даже аплодировали. И, ко всему прочему он слышал, как постоянно произносят его имя. Кто–то говорил: «Я был с Трелковским…», или «В тот день Трелковский…», или «Трелковский как–то сказал…». Да, на некоторое время он стал настоящим королем.
Он никогда не умел пить помногу, однако, не желая разбивать компанию и нарушать веселье остальных, прикладывался к рюмке даже чаще других гостей. Число пустых бутылок неумолимо возрастало, а девушки не переставали втихую раззадоривать пьющих. Вскоре кто–то высказал идею, что освещение в комнате слишком режет глаза, и будет гораздо лучше, если они вообще выключат свет и зажгут лишь лампу в соседней комнате, а дверь между ними оставят открытой. После этого все повалились па постель.
Трелковский вполне мог бы даже заснуть в этом полумраке, однако соседство такого количества женщин, а также то обстоятельство, что у него начала побаливать голова, заставляли его как–то держаться.
Скоуп и Саймон заспорили между собой, где лучше проводить отпуск, — на море или в горах.
— Разумеется, в горах, — проговорил Саймон довольно хмельным голосом. Это самое прекрасное на земле место. А ландшафт какой! А озера! Леса! А воздух — такого воздуха в городе ты никогда не встретишь. Когда я нахожусь в горах, то встаю в пять часов утра, беру с собой холодный провиант и с рюкзаком за спиной ухожу на весь день. И, скажу я вам, побыть вот так одному, наедине с самим собой, поднявшись на тысячи футов к небу, видеть у себя под ногами восхитительную панораму — нет, лучшего на свете отдыха не сыскать.
Скоуп рассмеялся.
— Ну уж, нет, это не для меня! Каждую зиму, — впрочем, летом тоже — то и дело слышишь о том, как кто–то сорвался с утеса, оказался засыпанным ужасной снежной лавиной или на несколько дней застрял в кабине подвесной дороги.
— То же самое тебя может поджидать на морском берегу, — возразил Саймон. — Люди тонут чуть ли не каждый день. Этим летом, как ни включишь радио, так только об этом и слышишь.
— Эти вещи никак между собой не связаны. Те, которые тонут, на самом деле просто идиоты, которым хочется покрасоваться, — вот и заплывают, куда не
— Точно так же и в горах. Уходят в одиночку, без достаточной экипировки, неподготовленные…
Постепенно к спору стало подключаться все больше людей. Трелковский сказал, что в этом вопросе он не делает для себя каких–либо предпочтений, хотя ему и казалось, что атмосфера в горах все же более здоровая, чем на море. Кто–то поддержал его мнение, добавив к этому собственные вариации аналогичных доводов, но в конечном счете полностью извратив суть сказанного.
Трелковский слушал все это вполуха. Гораздо больше его интересовала девушка, расположившаяся на противоположном конце кровати. Она откинулась назад и полулежа пыталась разуться, но не прибегая к помощи рук, а просто стаскивая задник левой туфли мыском правой. Когда та наконец свалилась на пол, она проделала ту же операцию, поменяв ноги и поддевая ногой в нейлоновом чулке пятку второй туфли, пока та также не упала под стол. После этого девушка повернулась на бок, подтянула обе коленки к груди и застыла в неподвижной позе.
Трелковский пытался определить для себя, была ли она симпатичной, но так и не пришел к какому–либо выводу. Однако вскоре он заметил, что девушка снова зашевелилась и стала то вытягивать обе ноги, то обратно поджимать их к груди, как при плавании, и при этом постепенно приближаться к тому месту, где сидел он сам. Слишком оглушенный выпитым вином и усиливающейся головной болью, он был не способен пошевелиться и лишь изумленно наблюдал за ее телодвижениями.
Изредка он ухватывал разрозненные отрывки продолжавшегося разговора, которые доносились до него, словно откуда–то издалека.
— О, нет, вы неправы… море… влажность… более умеренный климат.
— Прошу прощения… кислород… два года назад… с друзьями…
— Быки… коровы… рыбалка… болезнь… смерть…
— Давайте сменим тему…
Девушка опустила голову Трелковскому на колени и так замерла, а он почти автоматически принялся накручивать локоны ее волос себе на палец.
«Почему я? — подумал он. — Судьба так неожиданно улыбнулась мне, но вместо того, чтобы пользоваться случаем, я мучаюсь от головной боли. Ну, что я за идиот…» Видимо, потеряв с ним терпение, девушка наконец ухватила ладонь Трелковского и положила ее себе на левую грудь.
«И что дальше?» — подумал он и в тот же момент решил, что самое разумное с его стороны будет не шевелиться вовсе.
Почувствовав тщетность всех своих предыдущих попыток, девушка пододвинулась чуть дальше вперед и опустилась затылком ему на грудь. После этого она стала легонько тереться головой, явно в надежде возбудить его, а когда он и после этого продолжал сидеть, словно каменный, через брючину ущипнула его за бедро. Трелковский же с надменным равнодушием позволял ласкать себя, храня на губах высокомерную ухмылку. Чего хотела эта маленькая дурочка? Соблазнить его? Но почему из всех она выбрала именно его?
Он резко дернулся и поднялся, чуть ли не гневно откинув голову девушки. Наконец он все понял. Ее интересовала его квартира. Теперь он узнал ее — это была Люсиль. Она пришла с Альбертом, который сказал ему, что та недавно развелась, но квартира осталась за мужем. Вот оно что — за ним ухаживали всего лишь ради его собственной: квартиры!
Трелковский громко рассмеялся. Чтобы слышать друг друга на фоне всеобщего гомона, спорщики были вынуждены повысить голос. Девушка на кровати принялась всхлипывать. Именно в этот момент кто–то постучал в дверь.