Жилец
Шрифт:
— У тебя что-нибудь болит? — На полном, флегматичном лице Бантинга читалась искренняя озабоченность.
У стоявшей перед ним Эллен был нездоровый вид; плечи были опущены и даже щеки немного ввалились. Никогда еще она не выглядела так плохо, даже в дни их полуголодного, исполненного тревоги за будущее существования.
— Да, — коротко подтвердила она. — У меня болит голова — затылок. Боль почти не прекращается, а после какой-нибудь встряски, как вчера вечером из-за Джо Чандлера — усиливается.
— Джо настоящий осел со своими шутками! — сердито бросил Бантинг. —
— Еще бы, ты ведь с самого начала знал, что это он.
Бантинг застыл с открытым ртом, потому что Эллен была права. Когда он, Бантинг, вышел в холл и увидел искусно замаскированного гостя, Джо Чандлер уже раскрыл себя.
— Эти карикатурные черные усы, — продолжал он, — и черный парик… смех да и только!
— Для тех, кто знаком с Джо, — резко отозвалась миссис Бантинг.
— Ну, не знаю. Вид у него был самый ненатуральный. Если у него есть хоть капля ума в голове, он не покажется Дейзи в таком маскараде! — И Бантинг довольно захихикал.
В последние два дня он немало размышлял о Дейзи и юном Чандлере и в целом его мысли были приятными. У Тетушки Дейзи ведет монотонную, неподходящую для молодой девушки жизнь. А Джо зарабатывает хорошие деньги. И совсем не нужно им долго дожидаться свадьбы, как бывает со многими парами, в том числе и с самим Бантингом и матерью Дейзи. Нет, пусть женятся хоть завтра, если пожелают. А в том, что Джо, во всяком случае, только об этом и мечтает, Бантинг не сомневался.
Правда, особой необходимости торопиться тоже нет. Дейзи исполнится восемнадцать только через две недели. Можно подождать, пока ей сравняется двадцать. К тому времени Тетушка, быть может, умрет, и Дейзи достанется кругленькое наследство.
— Что это ты сияешь? — резко спросила жена.
Бантинг встряхнулся.
— Сияю? Да нет, как будто. Но, если хочешь знать? Эллен, я думал о Дейзи и этом юнце, Джо Чандлере. Похоже, он к ней неравнодушен.
— Неравнодушен? — Миссис Бантинг издала странный, но вполне добродушный смешок. — Неравнодушен, Бантинг? — повторила она. — Да он по самые уши в нее втюрился!
Она замялась, пристально взглянула на мужа и продолжила, теребя в руках край своего черного передника:
— Он собирается сегодня проводить ее обратно? Или… или ему придется пойти на заседание жюри?
— Заседание? Какое заседание? — недоумевающе спросил Бантинг.
— Ну как же, по поводу тел, найденных в проезде у вокзала Кингз-Кросс.
— Нет, его туда не вызывали. Он собирается за Дейзи. Он мне это сказал вчера вечером, когда ты была у жильца.
— Ну хорошо. — Миссис Бантинг произнесла это с немалым удовлетворением. — Иначе, наверное, пришлось бы пойти тебе. Мне бы не хотелось оставлять дом пустым… то есть без нас обоих. Если кто-нибудь позвонит в дверь, мистер Слут не будет знать, что делать.
— Не беспокойся, Эллен, я буду дома и дождусь тебя.
— А если я задержусь надолго?
— Не бойся. Ты, наверное, собираешься к тому доктору в Клинге? Тогда тебе, конечно, быстро не обернуться.
Муж
ГЛАВА XVIII
Привычные испытания мы всегда переносим легче, чем те, с которыми сталкиваемся впервые.
Миссис Бантинг уже довелось участвовать в одном заседании жюри, где она присутствовала в качестве свидетельницы. Это событие осталось одним из немногих четких пятен на картине ее воспоминаний, в целом тусклой и размытой.
Сопровождая свою хозяйку, пожилую даму, Эллен Грин оказалась в загородном доме, где им предстояло провести две недели. Там и разыгралась одна из тех внезапных трагедий, которые иной раз омрачают внешне благополучную жизнь обитателей больших, респектабельных домов.
Младшая горничная, хорошенькая веселая девушка, утопилась из любви к лакею, который дал своей возлюбленной повод для самой жестокой ревности. На свои несчастья она предпочла пожаловаться не товарищам по службе, а горничной, сопровождавшей гостью. Во время этой беседы горничная и грозила покончить с собой.
Одеваясь и готовясь в путь, миссис Бантинг очень живо вспомнила все подробности ужасного события, невольной участницей которого ей довелось быть.
Она ясно представила себе деревенскую гостиницу, где состоялось заседание жюри по делу о гибели несчастной горничной.
Из дома в гостиницу Эллен сопроводил дворецкий, который тоже готовился принести свидетельство. В гостиничном дворе они застали оживление; сновал туда-сюда деревенский люд, — как мужчины, так и женщины — который очень заинтересовался судьбой погибшей девушки. Вокруг царил ужас, но ужас того сорта, какой обитатели захолустья предпочитают скучной обыденности.
Все вокруг обходились в Эллен Грин удивительно мило и любезно. Свидетелям приходилось ждать вызова в одной из верхних комнат старой гостиницы, и им были предложены не только стулья, но даже и угощение: печенье и вино.
Она помнила, как страшно ей было приносить свидетельство, как хотелось вскочить со своего удобного стула и убежать, лишь бы ее не заставляли рассказывать прилюдно то немногое, что она знала о печальном происшествии.
Но на поверку все оказалось не так страшно. Коронер был сама любезность; он даже похвалил ее за ясный и четкий пересказ тех самых слов, которые употребила в разговоре несчастная девушка.
Один раз, отвечая на вопрос, заданный любопытным членом жюри, Эллен Грин вызвала веселье среди толпы, которая переполняла низкую гостиничную комнату. "Мисс Эллен Грин, — сказал этот человек, — не следовало ли вам, услышав от девушки эту угрозу, сообщить кому-нибудь о ее словах? Если бы вы так поступили, то, возможно, кто-нибудь помешал ей броситься в озеро?". И она, свидетельница, ответила (причем довольно резко, поскольку благодаря доброжелательности коронера стала чувствовать себя уверенней), что не придала значения словам девушки, ибо не верила, что существуют молодые женщины, способные на такую глупость: утопиться из-за несчастной любви!