Жили-были люди
Шрифт:
А потом завыли в деревне бабы, не дождавшиеся своих мужиков.
А потом… а потом бессолнечным осенним днем свернул к ее дому гонец на уставшей, измученной лошади...
* * *
Митка стояла у окна и задумчиво теребила волосы. Намотала на палец кончик косы и усмехнулась. Это ж как надо было отчаяться, чтобы решиться к ней... к «колдунье лесной» обратиться. Или силы ратной уже не хватает?
Далеко на юг от них граница. Там будет битва. Там будут мчаться всадники, кричать и падать пешие, сверкать клинки, свистеть стрелы. Там вершится
Да полно, что это она! Разве можно помыслить хоть на минуту? У нее сын и больная мать, а ее просят отдать жизнь неизвестно за что.
Понемногу затихала деревня, погружаясь в сон. Уже стихли на улице смешки и запевки девчонок, уже прокричали петухи и мыши угомонились в подполье. В соседней комнатушке ворочалась и стонала во сне мать.
Митка накинула платок и вышла на улицу. Долго стояла, глядя в небо, потом перевела взгляд в конец деревенской улицы.
Вон какие звезды большие. А там, за околицей, – лес. Ее лес. Туда она бегала девчонкой. Туда уходит и сейчас, когда невмоготу становится жить… когда тоска по прошлому и той любви, которой у нее не было, душат ночами и не дают дышать. Ее лес, ее дом, ее мир.
Завтра или послезавтра далеко на юге будут скакать всадники в рогатых шапках. И если те, кто носит на доспехах княжьего оленя, не устоят… у князя хорошее войско, но его мало. Степнякам не понадобится много времени, чтобы дойти сюда, вглубь их маленькой страны. А ее Олль силен и горяч, но еще слишком мал, чтобы защитить себя и мать…
Митка смотрела в небо.
Сколько раз осенними ночами, в пору змеиных свадеб выходила она на улицу и смотрела в небо. Вспоминала погасший взгляд молодого князя и его бессильные руки. А недолгие ночи счастья – забыла. Все забыла, все.
Но там, в доме, спит Олль, так похожий на человека, которого она ненавидит. А человек этот просит помощи. А если бы помощи просил Олль? Старого князя больше нет. Как он умер? В бою, сказал Дарн… Дарн, измученный гонец, кажущийся от усталости то мальчиком, то стариком. Им всего полдня пути сюда от столицы.
Митка вернулась в дом. Сердце ее было холодным и спокойным. Пусть разбираются сами – они, мужчины. Она только женщина. Она хочет жить.
Потом она подошла к постели сына. Осторожно зажгла свечу, поднесла к лицу спящего мальчика. Он забормотал что-то, повернулся на бок и улыбнулся во сне. Легла на правую щеку маленькая, такая забавная ямочка…
Митка поставила на стол свечу, достала и развернула подарок князя. Погладила пальцами гладкий шелк. Надо же… и нити здесь, все, как полагается. В ткань – сбоку, чтобы не попортить – была воткнута игла с золотым ушком.
Работа шла неожиданно тяжело, хотя сложной поначалу не казалась. Митка сразу знала, что она хочет вышить. Флаг победителей реет над полуразрушенной башней, а на флаге – княжеский герб, олень. У ворот башни стоит, опустив меч, темноволосый человек. Победитель. Молодой князь. Янир.
Митка вышивала тайком, часто прихватывая ночи, но мать все равно поняла и узнала. Поджала губы, но ничего не сказала – зареклась за эти годы спорить с дочерью, все равно сделает по-своему. Потом Олль застал ее за необычной работой. Не спросил ничего – поцеловал только… взглянул – из-под волос – на выведенный углем рисунок так похоже на отца, что она опустила руку с иглой и едва не заплакала. Он останется совсем один, когда ее не станет.
Митка забросила все дела, переложив хозяйство и уход за матерью, насколько было возможно, на сына. Вышивала, торопясь… и все время чувствовала, как наливается на груди зловещим светом рубиновый камень. Пережидала приступы слабости и дурноты, уговаривая себя, что все обойдется. И ловила, ловила губами неяркие лучи осеннего солнца, то и дело выходила в сад, чтобы ощутить дуновение ветра на мокрой от пота и слез щеке. Силы уходили быстро, и Митка торопилась. Ей нужно было успеть.
Как никогда, она стала ласкова с сыном и часто разговаривала с ним вечерами, стремясь рассказать, утешить, наставить… мальчик слушал ее внимательно и чуть хмуро, но чутко – всегда чувствовал, когда на подходе слезы, уходил. Митка смотрела ему вслед – и снова опускала взгляд на проклятую, желанную, ненавистную работу, на которой проступало лицо и знамя человека, которого она любила.
Она не знала, в какой день будет битва, и торопилась изо всех сил.
Через неделю работа была закончена. Последнюю ночь Митка не спала совсем. Вот-вот должен был выпасть первый снег; уже давно топили печь, и в комнате было тепло и душно. Голые ветви стучались в незакрытые ставни. Камень, точно живой, пульсировал и бился на груди, цвет его сменился с рубинового на кровавый, цепочка потемнела, словно от грязи или крови. Теперь Митка вышивала почти лежа – так сильно кружилась голова.
Иногда она отрывалась от работы и закрывала глаза. Тьма плавала на исподе век. Потом тьма расходилась – и перед глазами ее возникало видение. В огромном поле сошлись друг против друга две армии, и знамена колыхались над их головами, и свистели стрелы, и скакали воины, и гремели трубы. Полчища степняков-кочевников бросались на обреченный город – и откатывались назад, потому что судьба хранила их. Стрелы свистели рядом с высоким человеком в блестящей кольчуге – и пролетали мимо, потому что маленькая женщина со светлыми волосами тянула нить за нитью, оберегая его жизнь. Игла сновала в ее руках, и игла эта была вестницей жизни. И вестницей смерти – тоже, но жизнь и смерть часто идут бок о бок.
На рассвете Митка сделала последний стежок и опустила руки. Посидела, отдыхая, потом обрезала нить и заправила ее под стежки. Растянула на руках ткань. Темноволосый человек стоял у ворот полуразрушенной башни устало, но гордо. Он победил, его страна будет жить. Будет жить его народ, его воины, его ученые… его сын. Камень обжигал. Митка подняла дрожащую руку, нащупала его, сжала. Дернула цепочку – раз, другой, третий. Замочек не поддавался. Она будет жить, она должна жить. Камень рос, превращаясь в булыжник, наливался силой. Он сжигал ее – и Митка горела, горела, горела в этом огне…
Сжав зубы, Митка схватила со стола пустой стакан и швырнула в окошко – посыпались со звоном осколки стекла. Холодная ночь с запахом прелой хвои ворвалась в комнату. Это ее ночь, ночь ее леса, ее Севера, ее страны. Как громко кричат кочевники, как беспощадно слепит их солнце. Темнота укроет ее, спасет, защитит… не отдаст свою дочь. Дедушка-лось, помоги… как больно, как больно. Ледяной ветер, свистнувший в разломе окна, охватил ее тело. Еще. Еще. Вихрь скрутился в маленький смерч, принимая ее, и Митка закрыла глаза. Она будет жить.