Жирные Боги

Рей Александр

За все существование бокса не было столько пролито крови, как за первые дни дебатов. Никого не хочу обидеть, но обычно победа оставалась за православными священниками. Оказалось, что их засаленные бороды не так-то просто повыдергивать. А массивные распятия в случае необходимости удобно использовать вместо кастетов.

Шутки шутками, а все эти побоища изрядно поднадоели, но конца и края им видно не было. Даже когда ученые сыны размахивали формулами и цифрами перед задранными носами священников, доказывая, что Творец – это просто Творец. И нет у Него предпочтений креститься ли, отращивать ли пейсы,

мыть ли руки перед молитвой… Что это сугубо наше, людское! Задранные носы оставались глухи.

В попытке усмирить воинственных жрецов, депутат государственной думы Жириков Вольф Владимирович предложил установить одну-единственную религию для всех. Собрать Вселенский Собор и путем голосования определить угодные Центру Вселенной обряды, атрибуты служения, одежду. Выяснить, нужны ли Творцу минареты у мечетей, и как лучше хранить религиозные тексты: в книгах или свитках.

На вопрос, как быть со священными писаниями, Жириков предложил приравнять их к историческим документам и рассматривать исключительно в качестве культурного наследия.

«Если внимательнее посмотреть на любую священную книгу, то без труда можно заметить, что у всех религий есть общие идеи: любовь к ближнему, сопереживание, забота о родителях и родной земле, главенствующая роль созидания и развития личности. Нужно поручить ученым (и ни в коем случае не духовенству) провести качественный анализ текстов, с целью вычислить точки пересечения, найти эти самые главные мысли. По сути, не так уж важно, как звали Пророка, куда он ходил, кто мыл ему ноги. Главное – Идея. Вот эту Идею, общую для всех, и следует извлечь. И уже на ее основе строить международный единый институт церкви…»

На следующий день после этой речи машину Жирикова подорвали. Кроме депутата, погиб водитель и охранник. Желтая пресса писала, что следы ведут в Ватикан, но по федеральным каналам об этом не говорили ни слова.

Смерть депутата Жирикова удивительным образом оставила внутри меня неприятный осадок. Не так переживают смерть чужого человека. И до того отвратительное настроение только ухудшилось, а я все не мог понять, что со мной происходит. Почему с того самого дня, когда диктор официально объявил о признании существования Высшего Существа, тягучая, тупая боль в груди и ощущение «начала войны» никак не проходят? И то же самое, я уверен, происходило абсолютно со всеми: и с духовенством, так истово защищающим свои храмы; и с атеистами, до сих пор свято верящими, что их в очередной раз пытаются развести; и с моей семьей, словно зомби, слоняющейся из угла в угол, с работы – домой. У всех болит в груди, а иногда без причины тошнит.

Что с нами происходит?

Я задаю этот вопрос, а в голове сами собой всплывают кадры с обгоревшими останками депутата Жирикова.

Телефон заиграл знакомую мелодию. Я наклонился, чтобы выключить звук.

– Твоя? – презрительно спросила Катя, посмотрев на меня через плечо.

Не став отвечать, я лишь покрепче схватил ее за шею, чтобы заткнулась, и продолжил.

– Чего трубку не брал? – спросила Таня.

Черт, ведь чувствует. Давно чувствует, что у меня кто-то есть.

– У директора на ковре был. Лучше не спрашивай, – пробубнил я, стараясь как можно правильнее выразить заранее подготовленные и отрепетированные эмоции.

– В обеденный перерыв? – недоверчиво спросила она.

– Да. Обед – не обед. Какая разница? Начальству все равно, когда настроение портить.

Положив трубку, я отчетливо почувствовал, что боль в груди стала больше, плотней. Даже мешала дышать.

Черт, да в чем же дело?!

Обгорелый череп депутата смотрел на меня и улыбался неприятным оскалом.

– Главное – Идея! – проговорил череп устало. – Вот эту Идею, общую для всех, и стоит извлечь… Ты извлек идею? Извлек?

Из груди боль резко перекочевала в горло – его сдавило, а затем также резко отпустило. Не удержавшись, я вырвал на асфальт.

«Чтоб ты сдох со своей идеей!»

– Поздно! – закачал он обгоревшей лысиной. – Да и Идея-то не моя, а общая. Так что все вопросы не ко мне, к Центру Вселенной, пожалуйста.

Добравшись домой, я присоединился к семье – стал шарить по квартире, не находя себе места. Не помогло. Да я и не надеялся, прекрасно осознавая, что мне может помочь.

Усевшись в своей комнате на диван, долго вертел в руках телефон, все обдумывая, взвешивая, сомневаясь. Боль в сердце больше не позволяла самому себе лгать.

Я набрал номер.

– Да, любимый, – ответила Катя.

– Кать, ты пойми меня правильно. Я просто Таню больше обманывать не могу, а признаться и разрушить наши отношения – не хочу. Поэтому извини… Извини, что я говорю тебе об этом по телефону. Понимаю, что некрасиво, но ждать я не готов.

Молчание.

– «Некрасиво»? – повторила мои слова Катя.

Молчание.

– Ну и сука же ты! – озвучила она приговор и бросила трубку.

В конце концов, Катя знала, на что шла. И я ей ничего не обещал.

Неподвижно сидя в темноте, пытаюсь понять, что происходит внутри. Как и ожидалось, боль значительно уменьшилась. Я наконец-то смог вздохнуть полной грудью. Наконец-то.

Значит, Жириков был прав – все дело в Идее… Идее, общей для всех.

Перебравшись на кухню, я заварил себе кофе. Дождался, пока уйдет отец. Закурил.

Жириков был прав, а значит, сожалел я не о его загубленной жизни, а о той мысли, которую он начал, но не успел досказать, объяснить мне, что за гадкое чувство появилось внутри вслед за сбежавшим из студии диктором.

Ведь Творец существует, а значит нет смерти, есть душа и ангелы… Должно быть радостно, а не вот так – до рвоты!

«Все изменится. Все теперь будет по-другому!» – напророчил диктор и ушел.

Откуда взяться радости? Ведь если есть Бог, значит, есть и долг перед Ним. Есть ответственность за свою жизнь, сделанные выборы, произнесенные слова и даже мысли. Он все слышит, и за все придется держать ответ. Ведь именно поэтому так тяжело на душе. Каждый из нас остался наедине с самим собой, со своей Совестью. И каждый знает, где неправ и что не следовало делать.