Жить, чтобы рассказывать о жизни
Шрифт:
Одним ранним утром тех напряженных дней я почувствовал, что настал мой час, когда на меня обрушился град из стекла от кирпича, брошенного с улицы в окно моей спальни. Это был Алехандро Обрегон, который потерял ключи от своей квартиры и не нашел ни бодрствующих друзей, ни места в гостинице. Изнуренный поисками ночлега и уставший звонить в сломанный звонок, он нашел решение с помощью кирпича с соседней стройки. Едва поприветствовав меня, чтобы окончательно не разбудить, когда я открыл ему дверь, Алехандро рухнул на спину на пол и мгновенно уснул.
Потасовка за свежую газету в дверях «Эль Эспектадора», прежде чем она появлялась на улице, с каждым разом была все больше. Служащие коммерческого центра задерживались, чтобы купить ее и прочитать очередную порцию в автобусе.
Думаю, что интерес сначала был вызван состраданием читателей,
Командование военно-морского флота не разделяло этого настроения. Немногим раньше последней публикации оно направило в газету письмо с протестом, что с сухопутной точки зрения и в мало элегантной форме была рассмотрена трагедия, которая могла произойти где угодно, где действовали военно-морские подразделения. «Несмотря на траур и скорбь, которым предались семь почтенных колумбийских семей и весь состав военно-морского флота, — говорилось в письме, — кому-то показалось уместным превратить это в роман-фельетон хроникеров — новичков в предмете, изобилующий техническими неточностями и нелогичными заявлениями, вложенными в уста удачливого и достойного похвалы моряка, который отважно спас свою жизнь». На таком основании военно-морской флот ходатайствовал о вмешательстве Бюро информации и прессы президента Республики. Цель — привлечение офицера-консультанта для будущих публикаций. К счастью, когда пришло письмо, мы готовили уже предпоследнюю часть и смогли игнорировать письмо до следующей недели.
Перед заключительной публикацией полного текста мы попросили у потерпевшего, чтобы он нам помог со списком и адресами других его приятелей, у которых были фотоаппараты, и они нам прислали целую коллекцию фотографий, снятых во время трагической экспедиции. На большинстве фотографий были запечатлены группы людей на палубе на фоне ящиков с бытовой техникой — холодильниками, плитами и стиральными машинами, — с четко различимыми марками производителя. Этой неожиданной удачи было достаточно для опровержения официальной версии. Реакция правительства была немедленной и определенной, и приложение газеты превысило все прецеденты и прогнозы интереса читателей. Но у непобедимых Гильермо Кано и Хосе Сальгара был только один вопрос:
— А теперь какого хрена будем делать?
В тот момент у нас, укачанных славой, не было ответа. Все темы нам казались банальными.
Через пятнадцать лет после публикации этой истории в «Эль Эспектадоре» издательство «Тускетс» в Барселоне напечатало его в книге с золотым переплетом, которая стремительно разошлась. Вдохновленный чувством справедливости и моим восхищением героическим моряком, я написал в конце пролога: «Есть книги, которые обязаны не тем, кто их пишет, а тем, кто проживает написанное, и это одна из них. Право на авторство, следовательно, будет у того, кто их заслуживает: нашего соотечественника, который должен был страдать десять дней без еды и питья на плоту для того, чтобы эта книга была возможна».
Это была не пустая фраза, права на книгу были полностью оплачены Алехандро Веласко благодаря моим ходатайствам издательством «Тускетс» в течение четырнадцати лет. До тех пор адвокат Гильермо Сеа Фернандес из Боготы долго убеждал всех, что права принадлежат Веласко, заведомо зная, что это не так по закону, исключительно благодаря моему восхищению его героизмом, его таланту рассказчика и нашей дружбе.
Иск против меня был предъявлен в гражданском суде 22-го округа Боготы. Мой адвокат и друг Альфонсо Гомес Мендес отдал тогда издательству «Тускетс» распоряжение отменить заключительный абзац пролога «в последующих изданиях и не платить Хосе Алехандро Веласко более ни сентимо за права до тех пор, пока суд не вынесет решения». Так и было сделано. После долгого слушания, которое включило в себя документальные свидетельские и технические показания, судья вынес решение, что единственным автором был я, и не согласился с претензиями, которые заявлял адвокат Веласко. Следовательно, оплаты, которые Веласко были сделаны до тех пор по моему решению, были не основанием признания моряка в качестве соавтора, а добровольным и свободным решением того, кто его написал. Авторские права также по моему распоряжению были пожертвованы одному образовательному фонду.
Найти подобную историю нам было невозможно, потому что она была не из тех, что придумываются на бумаге. Сама жизнь сочиняет такие истории, и почти всегда спонтанно. Мы это поняли позже, когда пытались писать биографию великолепного велогонщика Антиокии Района Ойоса, получившего в том году титул национального чемпиона в третий раз. Мы ее выпустили с громким ажиотажем, опробованным на репортаже о моряке, и продлили до девятнадцати глав, прежде чем поняли, что публике нужен Рамон Ойос, взбирающийся на горы и приходящий первым к финишу, а не его бытовая жизнь.
Чуть теплившуюся надежду на восстановление мы различили однажды днем, когда Сальгар позвонил мне по телефону, чтобы я немедленно присоединился к нему в баре гостиницы «Континенталь». Он был там со своим старым и серьезным другом, который только что представил ему своего спутника, абсолютного альбиноса в рабочей одежде с волосами и бровями настолько белыми, что они казались ослепляющими даже в полумраке бара. Друг Сальгара, известный предприниматель, представил его как горного инженера, который проводил раскопки на пустоши в двухстах метрах от «Эль Эспектадора» в поисках мифологического сокровища, которое принадлежало генералу Симону де Боливару. Его спутник — близкий друг Сальгара, как и мой с тех пор — нам гарантировал правдивость истории. Она не внушала доверия по причине своей наивности: когда разбитый и умирающий освободитель намеревался продолжить свой последний поход из Картахены, считалось, что он предпочел не везти многочисленные личные драгоценности, обретенные им в тяготах войн как достойный запас для хорошей старости. Когда он решился продолжить свой суровый поход, неизвестно — в Каракас или в Европу, он осмотрительно спрятал их в Боготе под защитой системы лакедемонских шифров, очень распространенной в те времена, чтобы получить их, когда ему будет необходимо, из любой части мира. Я вспоминал эти сведения с нестерпимым беспокойством, пока писал «генерала в своем лабиринте», где история сокровищ должна была быть главной, но я не нашел достаточных данных, чтобы сделать ее правдоподобной, наоборот, она мне показалась неубедительным вымыслом. Это сказочное богатство, так никогда и не вызволенное его хозяином, было тем, что горный инженер искал с таким упорством. Я не понял, зачем он нам это раскрыл, пока Сальгар мне не объяснил, что его друг, вдохновленный историей пострадавшего в кораблекрушении, захотел нас информировать о прошлых событиях, чтобы мы следовали за ним до того дня, пока это не сможет быть опубликовано с таким же размахом.
Мы осмотрели этот заброшенный участок земли, находившийся на западной стороне парка де лос Периодистас и очень близко от моей новой квартиры. Друг объяснил нам по колониальной карте точные координаты клада от гор Монсеррат и Гваделупе. История была чарующей, и награда должна была быть новостью такой взрывной, как сообщение о потерпевшем кораблекрушение, но с большим мировым успехом.
Мы продолжили обследовать место регулярно, чтобы напитаться каждым днем, слушали инженера в течение нескончаемых часов под водку и лимон, и мы чувствовали себя каждый раз все дальше от чуда до тех пор, пока не прошло столько времени, что у нас не осталось и иллюзии. Единственное, что мы могли подозревать позже, было то, что рассказ о кладе был не больше чем ширмой для разработки без лицензии рудника чего-нибудь очень ценного в самом центре столицы. Хотя было возможным также, что это была и другая ширма, чтобы сохранить невредимым клад освободителя.
Это были не лучшие времена для фантазий. После истории о потерпевшем крушение мне посоветовали побыть какое-то время за пределами Колумбии, пока не утихнет ситуация со смертельными угрозами, настоящими или выдуманными, которые к нам поступали разными способами. Я сразу подумал об угрозах, когда Луис Габриэль Кано спросил меня без предисловий, что я думаю делать в будущую среду. Так как у меня не было никакого плана, он мне сказал со своей привычной невозмутимостью, что подготовит мои бумаги для поездки в качестве собственного корреспондента газеты на конференцию «большой четверки», которая собирается на будущей неделе в Женеве.