Жить для возвращения
Шрифт:
И тут пришло спасение, причем вовсе не оттуда, откуда я ждал, оно явилось из книги Альфонса Додэ «Тартарен из Тараскона». Мне всегда был люб ее герой Тартарен, милый лжец, плут, хвастунишка, задавака, но при этом натура добрая, сердечная, широкая. Я вспомнил одну сцену и кинулся к книге. Вот оно, то место, где герой объявил, будто вот-вот отправится в Африку охотиться на львов. Так, все точно, Тартарен раззвонил по всему городку о своем намерении, стал в очередной раз народным героем и в конце концов уверовал в то, что уже побывал в Африке, уже убил красавца-льва и с триумфом вернулся в Тараскон, в объятия поклонников и поклонниц его храбрости и охотничьего мастерства. Он уже и думать не думал, что надо собираться в дорогу, он уже вовсю пожинал плоды славы, как вдруг один из его доброжелателей положил ему руку на плечо и молвил тихо, но твердо:
— Тартарен, надо ехать.
Я вздрогнул, когда мой внутренний голос произнес те же неумолимые слова. Да, надо ехать, Тартарен поехал — и я полечу!
История та получила совершенно немыслимое по неожиданности продолжение двадцать лет спустя, когда я попал в туристическую поездку во Францию. Она проводилась по линии Союза писателей, и поэтому в маршрут было включено посещение усадеб Альфонса Додэ, Эмиля Золя, Виктора Гюго, Александра Дюма. Все великолепно, все интересно. Автобус мчал по южной Франции, по Провансу от одного исторического места к другому, как внезапно на дорожном указателе мелькнуло: «До Тараскона 10 км». Автобус почему-то не сбавил скорости, мы все дружно завопили, и мадам Мила, русская француженка-гид, недовольным тоном спросила, в чем дело. Да, это «тот самый» Тараскон, однако наш заезд туда не запланирован. Не нужно нервничать, друзья, через три дня вас ждет дом Дюма, причудливый «Замок Монте-Кристо». Что вы хотите мне сказать, месье, я слушаю вас.
«Месье» — это был я. Все с любопытством уставились на меня, а во мне в те мгновения забушевали воспоминания, проснулся небывалый азарт. Я попросил мадам остановить автобус и выслушать меня. Водитель Рене с недовольной миной на лице съехал к обочине и заглушил двигатель. Я попросил открыть дверь и вывел мадам Милу наружу. Не дав ей открыть рта, «месье» заговорил. Я рассказал ей об Арктике, в которой потерял руки, и она с превеликим сочувствием несколько раз повторила:
— О, Аркт ик, Аркт ик! Месье, а вы слыхали о нашем герое, Морисе Эрцоге? Он с месье Луи Лашеналом взобрался на Аннапурну в Гималаях и тоже ужасно пострадал, ужасно! У него тоже, как и у вас, ампутировали… Нет, не будем об этом, не будем, месье. Пожалуйста, прошу вас.
Я продолжил. Поведал о первой после восьмилетнего перерыва поездке на Север, на ЗФИ. О том, как боялся отправляться в то путешествие, как помог мне тогда славный Тартарен и другие обитатели Тараскона, города, до которого были какие-то десять километров, увы, судя по всему, непреодолимых. Так нельзя ли сделать их преодолимыми? Ну, пожалуйста, Милица Борисовна, ну, пожалуйста!
Она решительно обогнула кабину водителя, и Рене учтиво свесил к ней голову в открытое окно. Они обменялись несколькими фразами на своем басурманском языке, мадам сделала мне знак подниматься в автобус, поднялась сама, взяла в руки микрофон и победительно отчеканила:
— Друзья мои, товарищи, мадам и месье! Мы находимся сейчас совсем недалеко от нашей национальной гордости, городка Тараскона, где проживал когда-то несравненный месье Тартарен, герой всеми вами наверняка любимого Альфонса Додэ. Этот городок, к сожалению, выпал из осуществляемого нами маршрута, но я спросила месье Рене, нашего замечательного водителя (последовали аплодисменты), и он заверил меня, что у него хватит бензина, чтобы сделать небольшой крюк и все-таки заехать ненадолго в Тараскон (оглушительные овации).
На подъезде к городку красовался плакат, зазывавший в «Ля мезон де Тартарен» — Дом Тартарена, что вызвало бурное неподражаемое «О ля ля!» в исполнении мадам: оказалось, что она и не подозревала о таком литературно-архитектурном памятнике. Оправданием ей послужило, правда, то, что музей был открыт чуть ли не накануне нашего визита и мы стали едва ли не первыми его посетителями. Восторгу нашему не было предела, когда мы осмотрели этот двухэтажный зеленый особняк, великолепную экспозицию, в которой наличествовали ярко раскрашенные муляжи в человеческий рост, изображавшие и Тартарена во всех видах, и его приятелей, и чернокожих приятельниц, и, разумеется, льва, сыгравшего столь славную роль и в жизни отважного француза, и в судьбе одного советского полярника…
Нас тепло встретили пожилая хранительница Дома Тартарена и юная сотрудница (судя по всему, единственная), которая вручила каждому из нас изготовленную на наших глазах ксерокопию плана музея и графически исполненные портреты его персонажей. Мы одарили обеих дам сувенирами, Рене — сигаретами «Ява», мадам Милу — сердечной благодарностью. Вечером за ужином вспомнили и обо мне, выпив по бокалу вина за невольного организатора той маленькой победы.
Вернусь из Тараскона на двадцать лет назад. 6 февраля 1968 года мы вылетели в Арктику из Внукова. В составе группы были летевшие на остров Хейса научные сотрудники, кинооператоры со студии научно-популярных фильмов, я и еще двое. Один был неформальным нашим руководителем и персональным переводчиком второго, опять-таки француза, уроженца Парижа Мориса Майяра, специалиста по запускам метеоракет. Он отправлялся на ЗФИ по научному обмену, ни слова не знал по-русски, был приветлив, галантен и с большим чувством юмора. Его личный толмач и наш общий босс Юра Тулинов представлял Институт прикладной геофизики, куратор всех ракетных исследований в обсерватории «Дружная».
В тот же день мы достигли Амдермы, поселка на берегу Карского моря, где предстояла пересадка, которая для нас могла обернуться отправкой восвояси. Мы садились на хорошо оборудованный, с бетонными полосами военный аэродром, и все летное поле было уставлено краснозвездными самолетами-перехватчиками Ми Гами с двузначным порядковым номером. Когда наш четырехмоторный Ил-18 заскользил по беговой дорожке, Морис деланно округлил свои плутовские глаза и спросил:
— Кес ке се?
Юра Тулинов сделал вид, будто не понимает сложного вопроса. Морис требовательно глянул на меня и повторил его по-английски. Я с готовностью ответил, что это стоят в ожидании пассажиров наши суперсовременные трансконтинентальные лайнеры, то ли Илы, то ли Аны. Француз охотно поддержал игру и заметил, что в точности такие сугубо пассажирские машины он совсем недавно наблюдал на американской военной базе в Тулё, в северо-западной Гренландии, где ему тоже привелось поработать в качестве ракетчика-исследователя. Мы понимающе поулыбались, но уже в следующее мгновение Юра нахмурился и как-то сжался. В самолет вошли пограничники с автоматами.
Вообще-то говоря, никакими осложнениями это нам не грозило. Ну, проверят документы — и всего-то. Погранпропуска в Арктику года два как были отменены, командировочные удостоверения у всех имелись, даже у Мориса, вот только Юра успел мне шепнуть, что паспорт француза на всякий случай оставили в Москве, в сейфе первого (читай: секретного) отдела Гидрометеослужбы, и сейчас может начаться неприятный разговор. Он и начался, но с другой, нежданной стороны.
Пограничники потребовали предъявить документ с правом на въезд в погранзону. Все остальные пассажиры спокойно это проделали, они были жителями Амдермы, Диксона либо любого другого пункта по трассе Москва-Чукотка, единственными временно командированными оказались мы. Выпустив из машины всех выходивших здесь пассажиров, часовые арктических рубежей обрушились на нас. Они требовали справок, мы честно отвечали, что у нас их нет, поскольку года два как нет закрытой погранзоны. Они сладострастно отвечали, что до позавчерашнего дня, действительно ее года два как вроде бы не было, а вот позавчера, 4 февраля 1968 года, на наше горе, ввели снова!
На нашей стороне были здравый смысл и правда факта: мы об этом понятия не имели, билеты покупали в январе, и никто нам не продал бы билетов в погранзону без предъявления пропуска. Вот, глядите, штампик билетной кассы в Черкасском переулке, это в самом центре столицы, оттуда — рукой подать до Лубянки, то бишь до величественного здания КГБ (раньше, как шутили остряки, тут был Госстрах, а теперь — Госужас!). Сегодня не могу не вспомнить блестящих строк Игоря Губермана:
Лубянка по ночам не спит, Хотя до чертиков устала, Меч перековывая в щит И затыкая нам орала.