Житие и страсть Жоржа Сименона
Шрифт:
Утром, когда Жорж поднимался в будуар жены, она, обычно, болтала с Эткен или с горничной, с Буль, или с кастеляншей. Услышав, что вошел муж, Дениз слегка поворачивается к нему:
— Тебе что–то надо?
— Поцеловать тебя.
Она покорно подставляла щеку, успевая краешком глаза проследить эффект, произведенный на «свиту». Ведь она все время рассказывает, как измучил ее своими домоганиями этот ненасытный жеребец.
А он, не подозревая о подмоченности собственной репутации, продолжал усугублять
созданное Дениз впечатление.
Часто после сиесты Жорж спускался в кабинет жены.
— Что ты хочешь, Джо? — смиренно
— Тебя!
Вздохнув, Ди извиняется перед Эткен и идет в сосёеднюю комнату. Нехотя снимет трусики:
— Только поскорее.
И во всех эпизодах, запечатлевшихся в памяти Сименона о жизни этого периода, Дениз появляется в замковых интерьерах с неизменным стаканом виски в руке.
Все чаше он понимает, что выпитая доза была слишком велика. Но не решается затевать скандал — ведь дом кишит прислугой и рядом дети. Однажды он спустился в кабинет, где шел нескончаемый диалог с жены с Эткен. Сценарий повторился:
— Чего ты хочешь? — смиренно спросила она.
— Тебя! — упорствовал он.
Поставив стакан с виски на стол, она покорно легла на ковер и задрала платье:
— Только поскорее… Не уходите, Эткен…
Секретарша остается зрительницей. Кто здесь лишний? И так ли проста расстановка сил? Вполне возможно, что Эткен побывала в объятиях Жоржа, либо же, занятия любовью имели коллективный характер. Учитывая простоту обращения Сименона с женой в присутствии прислуги и секретарши, ответ напрашивается сам собой: весь этот коллектив, или часть его объединяли совместные сексуальные утехи. Во всяком случае, связь с Буль, обосновавшейся на кухне, продолжается в прежнем ритме.
Смущает здесь то, что свобода сексуальных отношений, свойственная Сименону, касалась и детей — они являлись свидетелем «простоты и натуральности» поведения своего отца и матери. А в сущности, распущенности и пренебрежения этическими нормами. Последствия будут ужасны. Но об этом, почему–то, никто из родителей не задумывался.
В 1977 году, за четыре года до написания своего последнего романа и за двенадцать лет до смерти, Жорж Сименон признался, что у него было десять тысяч женщин! Фантазии выжившего из ума старика? В какой–то мере, возможно, фантазия. Но простой арифметический подсчет свидетельствует о том, что цифра не так уж и преувеличена. В своих воспоминаниях Дениз поправила его: не десять, а двенадцать тысяч. За годы, проведенные с Сименоном, у нее сложилось такое впечатление, что после завершения каждой книги его страсти не стихали сразу; он мчался к проституткам, менял их по четыре, по пять за один вечер. Клевета озлобившейся алкоголички? Вероятно. Но ведь и он сам признается, что у него была ежедневная потребность в женщине. Сам писатель, посмеиваясь, отказывался признать себя «сексуальным маньяком». Свой вечный «сексуальный голод» он объяснял творчеством: как иначе он мог бы придумать всех своих женских персонажей, как бы иначе узнал, какие эмоции и проблемы терзали их?..
3
Для детей заботливый отец приобрел солидный «ландровер» и, если не сам отвозил их в школу, когда был занят работой, то непременно забирал. В Эшандане все располагало к спортивному отдыху. Жорж вернулся к занятиям гольфом, так как в поместье имелась чудесная площадка, с которой открывался вид на город и окрестности. Окончив партию, он усаживался в углу бара с голландским пивом, пока накрывались столы к обеду.
Ди пожелала иметь сумку с полным набором для гольфа, помеченными ее инициалами. Жорж сделал ей это подарок, который так и остался неиспользованным.
Однажды его внимание привлек домик на холмах в Кань — Сюр-Мер, расположенный на крутой улочке, неподалеку от дворца Гримальди. Возникла странная для сложившейся ситуации идея — сделать Дениз шикарный сюрприз.
Сименон покупает дом и превращает его в бонбоньерку. Из просторную гостиной поднималась на второй этаж широкая лестница с кованными перилами, в рисунок которых он распорядился вплести монограмму Ди. Старинный друг Сименона художник Марсель Верьтес — завсегдатай безумных ночей на площади Вогезов, создал керамическую двухметровую картину, вделанную в стену. Изображение обнаженной девушки — нежной и невинной, должно было встречать каждого входящего. Мебель изготовил местный краснодеревщик в старинном провансальском стиле. Серебряные приборы, как и все остальное: белье, салфетки, туалетные мелочи, тоже отмечал вензель «Д». Посуда, хрустальные бокалы, ванна — все имело эту метку.
И вот настал день преподнести жене сюрприз.
— Закрой глаза. Откроешь, когда я скажу. — Жорж привез жену к ее домику и осторожно вывел из машины.
— Это, надеюсь, будет ювелирный магазин? Что за таинственность? Терпеть не могу твои штучки, — ведомая мужем, Дениз вошла в дом.
— Открывай! — разрешил он и следил за произведенным впечатлением. В большом камине горел огонь и керамическая девушка в отсветах огня казалась живой.
— Надеюсь, это мой портрет? — Дениз огляделась, ища глазами бар.
— Эта ты, такая, как я хочу тебя видеть.
— Ты все время хочешь что–то такое, чего вообще не бывает. То пытаешься меня втиснуть в придуманный образ, то рыщешь в поисках других «простушек»
Стол был заранее накрыт хозяином соседнего ресторана. В серебряных подсвечниках горели свечи, в хрустальных графинах искрилось вино.
— Это все твое. — Жорж отодвинул тяжелый стул, приглашая жену занять место за столом, и развернул салфетку. — Смотри, — здесь нет ни единой вещи без твоей монограммы.
— Надеюсь, холодильник имеется? А в нем лед.
— Лед есть, а виски здесь не пьют. Посмотри, какие чудесные французские вина. Когда мы познакомились, ты говорила, что любишь их.
— Пфф… Всегда так: ты что–то даришь и взамен требуешь от меня каких–то невообразимых вещей! Прелестный домик, но в нем не пьют то, что предпочитаю я! Ха, так зачем мне все это? Знаешь, я повзрослела, я уже не чувствую себя заикающейся провинциальной девчонкой. Мной теперь трудно вертеть! Помнишь, как я послушно вплетала привезенные тобой косы? Мерзость какая!
— Ты была совсем другой, пока не стала мадам Сименон!
— Хочешь сказать, что я заманила тебя в брачные сети? Да ради чего? Что бы обслуживать твою персону? Рожать детей, вести твои дела, поддерживать хозяйство в этом чертовом замке — вся прислуга на мне. И я терплю, ради того, что бы величайший писатель современности мог принимать своих друзей и репортеров в старинных апартаментах, подобающих его персоне… Это ты тщеславен, а не я, Ты выстроил для меня этот домик? Да это клетка, золотая клетка! Все твои замки — клетки, в которые ты заманил глупую птичку… — Она разрыдалась. Жорж начал успокаивать. Сцена продолжилась на ковре, а потом в спальне на громадной кровати, застеленной кружевным бельем с вышитой монограммой хозяйки.