Житие и страсть Жоржа Сименона
Шрифт:
«Я спрашивал себя: почему? Почему я всю жизнь таскал с собой пишущую машинку? Почему у меня регулярно возникало чувство, что окружающий мир становится пресным и я убегал из него в вымышленный? В чем причина?
Деньги? Решительно нет. Деньги меня не интересовали.
Слава? Я не тщеславен. Слава меня не волновала.
Почести? Я абсолютно равнодушен к ним.
Просто у меня не было выбора. Как только я начинал писать, мною овладевала своего рода лихорадка. Она порабощала меня, лишая свободы воли. И я продолжал писать. Не потому, что хотел этого, даже не потому, что был вынужден содержать семью, а потому, что если
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПУТЕШЕСТВИЯ. РОЖДЕНИЕ МЕГРЭ
1
«Мы много путешествовали. Мы срывались с места внезапно. Мы внезапно возвращались, — рассказывала Тижи. — В 1929 году целью нашего путешествия были Нидерланды, а шесть лет спустя — весь мир! Нью — Йорк, Таити, Южная Америка, Индия… Сименон сбежал из Парижа сумасшедших лет, охваченного предвоенной лихорадкой, из Парижа, в который, казалось, он врос всеми корнями. И вдруг — труба зовет! В путь!»
Небольшой катер отправился в плаванье. На борту, кроме капитана, Тижи и Буль, огромный датский дог Олаф. На палубе палатка, где спит Буль. А с утра — это кабинет писателя, в котором устраивается раскладной столик и шаткий «туристический» стул. На буксире катер тянет байдарку, нагруженную продуктами, одеялами, кастрюлями. Напечатанный текст Сименон отправлял в издательства в толстых конвертах из каждого почтового отделения прибрежных населенных пунктов. Нескончаемый поток бандеролей.
В 1927 году под псевдонимом Жорж Сим он наводнял редакции газет и журналов своими репортажами, публиковал рассказы и эссе, романы разных жанров. Когда один из его издателей задумал открыть новую газету, он пригласил в ресторан этого литературного феномена для разговора:
— Слушай, Сим, ты сидишь у себя комнате, и каждый день совершаешь втихаря, по сути, цирковой трюк — производишь тексты, словно печешь пирожки.
— Они вскакивают из меня сами. Я только успеваю барабанить пальцами.
— Вот это я и задумал использовать в рекламе своей новой газеты. Блестящий ход! Представь, неподалеку от Мулен Руж мы сооружаем стеклянную клетку и в нее сажаем тебя с твоей машинкой.
— Кто же поймет, чем я там занят?
— Ты будешь писать новый роман для моей газеты — с чистого листа и до конца. И все на глазах собравшейся толпы. Разумеется, наш человек у клетки будет выразительно объяснять толпе, что происходит.
— Толпе?
— Вокруг твоей клетки непременно соберется толпа.
— Извини, а покурить, отлить? С этим как?
— Потерпишь, — отмахнулся издатель. — Главное — реклама твое фантастической одаренности и приличный гонорар, который я тебе за этот подвиг плачу.
— Ну, если так… — Сим вздохнул, — можно и потерпеть.
Этот замысел еще задолго до воплощения настолько оброс слухами, что превратился в легенду: вплоть до начала второй мировой войны многие уверяли, что «своими глазами» видели Сименона в стеклянной клетке, с безумной скоростью барабанившего по машинке, хотя этой идее не суждено было осуществиться. Новая газета обанкротилась прежде, чем смогла пустить в ход забавный рекламный трюк.
Путешествие на катере только разожгло страстью к морю. Сразу по возвращению в Париж Сименон заказал судно по собственным чертежам. Он погрузился в «Учебник капитана каботажного плаванья», учился пользовать компасом и секстантом, ежегодником приливов и отливов и многим другим вещам, обязательным для капитана крупного судна со сложным маршрутом. Судно получило название «Остгот». На нем имелись два мотора и даже угольная печка, на которой Тижи предстояло готовить два года. Сменон признается, что вспыхнувшая у него любовь к морю, может приравняться только к его любви к женщинам. Однако, как ни странно, оба эти увлечения никак не влияли на норматив писательской продукции.
Выйдя из Гавра, «Остгот» направился вверх по Сене до Руана. Проходя Париж, они задержались. На борту три дня не затихали веселые попойки, друзья и знакомые шли толпами. Все ходило ходуном и Сим уже не знал, с кем ночью окажется в узкой койке. Знала Тижи, следившая за супружеской верностью мужа. И, видимо, обошлось без серьезных ссор и угроз расстаться, ибо все в том же составе команда «Остгота» взяла курс на Бельгию, Голландию и в один прекрасный весенний день 1929 года оказалось в немецком порту Дельфзейл. Все это время Сименон, по договору с издательством газеты, писал серию из 13 маленьких детективных рассказиков, финал которых должны были угадать читатели. Редакцию завалили письмами, и викторину решили продолжить.
В Дельфзейле судно пришлось серьезно ремонтировать — заново конопатить и смолить трещины. Пока велись работы, и гордый «Остгот», как ореховая скорлупа, содрогался от ударов молотами, его «команда» оставалась на борту: Сименон не захотел переселиться в отель.
Однако работать ему в таких условиях, все же было трудно. Ясным апрельским утром он сидел за столиком портового кабачка, потягивал можжевеловую наливку и витал мыслями в небесах — бледных, с круглыми смешными тучками. Но привиделись ему не райские кущи, а угрюмый увалень в котелке с неизменной трубкой в дремучих усах…Веревочка фантазии вилась все дальше, выписывая узоры, обрастая грузом подробностей, деталей…Положительно, его мозги не могли существовать без сочинительства, а руки так и зудели, истосковавшись по клавишам машинки.
Где, где же найти укромный уголок?
2
Бродя вокруг порта, Сим приметил канал со сточной водой, забитый бревнами сплавляемого леса. У набережной, застроенной, словно игрушечными, розовыми и белыми домиками с цветниками на окнах, уныло гнила заброшенная баржа. Сим исследовал ее. В трюме плескалась вода, по прогнившим балкам бегали крысы.
— Уютно и тихо. Пованивает тухляком — то, что нужно для детектива. — Решил писатель. — Надо только соорудить рабочее место.
Натаскав в трюм старые ящики, он побросал их в воду таким образом, чтобы на самый высокий можно было поставить машинку. А на другой, поменьше, поместить ноги.
Запах гнили не способствуют вдохновению? Да и плещущая под ящиками вода не похожа на бухарский ковер писательского кабинета. К тому же темновато. Но есть стопка бумаги, растрепанная кудрявая голова, кишащая образами, шустрые пальцы, готовые к бою. Мгновенье задумчивости, и машинка застрекотала, гулко перекатывая дробь ударов по пустому трюму.