Житие мое. Трилогия
Шрифт:
Ох, екнется нам это пиво…
За облупившейся вывеской нас ждал убогий трактир без комнат (скорее просто пивная): под навес «а-ля коровник» хозяин выставил грубые деревянные столы, а землю между ними присыпал резаной соломой. Сейчас в заведении было нехарактерно пусто, и это настораживало.
— Видали? Каштадарцы! — авторитетно объявил Соркар, пока мы сидели в ожидании ужина (все равно придется тут ночевать — пьяного я его за руль не пущу).
Там, где посетителям заведения предлагалось оставлять лошадей и телеги, примостился затейливый фургон. Я в первый раз видел что — то
— Зд — десь? — удивился Алех.
— А то! Как Зертак к границе подошел, так они и полезли.
— Зачем? — Иностранцев я принципиально не любил, хотя ни с одним еще не общался.
— Ну дык, у них же черные типа прокаженных. Живут отдельно, еще и следят за ними: то нельзя, это нельзя. Пока надзора не было, бонзы беглецов по — тихому обратно отсылали. А сейчас спецы на границе своих не ловят.
Я почувствовал гордость за державу. Да, Ингерника — самая прогрессивная страна в мире! Мечта всего человечества. Главное, чтобы гостей было не слишком много…
— Бонзы — полицейские? — на всякий случай уточнил я.
Соркар снисходительно ухмыльнулся:
— Нет, это старые семьи, у которых земли немерено. У них здесь все свое было: жратва, законы, армия. Они и НЗАМИПС отсюда выжили, а теперь пятки грызут. — И пояснил: — Я здесь родился, но сбежал, боялся, что папаня в Каштадар продаст.
Вопросов к Арангену у меня больше не оставалось.
Пока мы ели, все было тихо, а потом селяне начали скапливаться за оградой. Не люблю я, когда люди так вот стоят и смотрят. Под навес бочком протиснулись трое мужиков, одетых с претензией — в скрипучих лакированных сапогах, пиджаках и картузах. И это летом, в самую жару. Однако, делегация!
Самый представительный из вошедших отвесил нам натуральный поясной поклон (я даже про пиво забыл на минуту):
— Здравствуйте, господа хорошие! Прощенья просим.
— За что?
Мужик растерянно захлопал глазами. М-да, шутить с ними бесполезно — сам потом будешь как оплеванный.
— Да вы присаживайтесь, уважаемые, в ногах правды нет. Кто вы и какие у вас к нам дела?
Трактирщик молча подтащил к столу еще три стула.
— Староста я, стало быть, тутошний, Агапий.
— Рад знакомству. Тангор.
— Окажите, стало быть, божескую милость! Избавьте общество от чужеземных злодеев.
Кажется, я начал понимать суть проблемы. Очевидно, в глазах этой деревенщины каждый путешествующий в автомобиле был по меньшей мере членом правительства, а уж глядя на мой мотоцикл, они просто не могли подобрать подходящего титула — фантазия отказывала. То есть они взывали к представителям власти, а поскольку двое из нас были сотрудниками НЗАМИПС, мы даже послать их на фиг с чистым сердцем не могли. Вдруг нажалуются?
Я почесал шелушащийся нос (результат извращенного времяпрепровождения на пляже):
— Это тех, что в фургоне? А что с ними не так?
— Ну дык, как они приехали, так человеки пропали!
Люди у них куда — то делись.
— Черные? — для проформы уточнил я.
Староста и присные энергично замотали головами:
— Мельник, стало быть, наш, Пафнуций!
Нет, черного не могли назвать таким именем, черный бы не дался. Пришлось набраться терпения и продолжить разговор (все равно они от нас просто так не отвяжутся):
— Сколько людей пропало?
— Мы ж говорим, Пафнуций!
— Один, стало быть, человек. — Тьфу ты, еще и словечко привязалось!
Селяне заулыбались понятливости начальства.
— Как пропал, опишите подробно.
Где — то через четверть часа выяснилось, что мельник уехал в соседний городок за какой — то мелочевкой на трехосной телеге (жернов ему, что ли, новый нужен был?), а через пару дней, когда селяне уже начали беспокоиться, с той же стороны приехал пестрый каштадарский фургон. И повозка, и кони у приезжих были другие, почему местные решили, что каштадарцы в чем — то виноваты, не разбери поймешь, на мой взгляд, наиболее вероятной причиной исчезновения человека казались нежити.
— А может, ваш мельник просто загулял где — то?
— Не можно, господин хороший, у Пафнуция семья, да и собака его дурно выла.
С точки зрения черного, наличие семьи говорило только в пользу загула, а собака… М-да.
— Оставайтесь здесь, сейчас я все выясню!
Чистильщик увязался следом.
Мне нужно было поговорить с каштадарцами. В то, что им за каким — то Шорохом потребовалось убивать мельника, прятать где — то его лошадей и фургон, а потом являться в деревню покойного, я категорически не верил. Вот только поймут ли они меня?
При моем приближении обитатели фургона приняли боевую стойку, в смысле дети скрылись внутри, а взрослые вышли навстречу. Впереди встала тетка с буйно начесанной шевелюрой (по всем признакам — черная), а за ее правым плечом занял место плечистый мужик весьма специфической наружности. Выглядел каштадарец как заправский телохранитель, только рост (он был на полголовы ниже меня) немного портил впечатление. Наверное, муж, а может, и сын. Кто знает, сколько лет этой кикиморе?
— Какая телка! — восхищенно пробормотал Соркар, из чего я сделал вывод, что он черный по отцовской линии. Я-то в Краухарде вдоволь насмотрелся на этих чернооких красавиц. Вон, староста наш, вроде тихий мужик, а со своей старухой так ругается, что на полдолины слышно. На фиг, на фиг! Идеальная женщина должна быть как хомячок — маленький, пушистый и не разговаривает.
Я остановился за три шага от цели — правильно выбранное расстояние предотвратило множество конфликтов. Кланяться не стал, но и долгих разглядываний себе не позволил — просто чуть прикрыл веки, пряча взгляд.
— Добрый день, мадам! — обращаться всегда следует к старшему. — Вы понимаете по — ингернийски?
— Мы понимаем, — ответил из — за ее спины боец.
— Эти добрые люди, — я мотнул головой в сторону мрачной толпы, исподволь заполнявшей площадь, — беспокоятся о своем соплеменнике. Не попадалась ли вам на пути в последние дни трехосная телега, запряженная парой крупных гнедых лошадей?