Житие мое. Трилогия
Шрифт:
— И с чего же ты намерен начать?
— Белый Халак, ритуал Литургии Света. Я видел схему того, что Искусники пытались провернуть, она мне непонятна. Ритуалу не хватает какой — то очень важной части, затраты энергии и ожидаемые результаты воздействия несопоставимы. В чем дело?
— А ты действительно соображаешь, — он поморщился, достал из — под подушек плоскую фляжку и сделал из нее пару глотков. — Ладно. Только учти, подробности я не помню и кое — что из тех книг осталось не переведено. Знатоков древних наречий и в то время было не найти, а теперь уж подавно.
Расмус Иберли заговорил.
Я подал знак мисс Фиберти, она достала из сумочки планшет
— Это немного походит на то, о чем говорят священники, но только все, вроде бы, было на самом деле.
Да, прямо как в священных книгах: жили люди, люди ничего не знали о магии и жили они хорошо. В переведенных Расмусом книгах об этом повествовали скупые строчки древних легенд (древних даже для тех, кто писал запретные гримуары), а у меня перед глазами стояли воспоминания Мессины Фаулер — покойницы, жившей сто тысяч лет назад. Да, устроились они и вправду неплохо — никакой магии, только алхимия, но какой размах! А потом их сожрали фомы. В легендах нашествие Потустороннего именовалось «неведомое зло» и происходило единожды (вероятно, трехкратный конец света в головах у переписчиков не умещался). В конце концов, выжившим такая традиция надоела, и они изобрели какое — то оружие против неизвестного врага. Интересно, в какую эпоху это случилось? Не при Набле, точно. Про цивилизацию Бекмарка я ничего не знал, а с Кейптауэром у меня не заладилось — воспоминания дважды скончавшегося мистера Флапа в голове так и не всплыли.
— Занималось этим какое — то небесное воинство, в рукописи еще эмблема была — крылышки на звездном фоне, — Расмус теребил мундштук кальяна, сосредотачиваться на чем — то еще ему было все сложней. — Дальше мы разобраться не успели. То ли не всем понравился результат, то ли побочные эффекты какие — то были, но люди почему — то захотели от этого оружия избавиться. Во всех книгах предостерегали не связываться с этим самым воинством, что бы те не сулили. У Тода была теория, что наши Искусники как раз те небесные воины и есть.
— Гм, — ценность информации была не то, чтобы нулевая, но для моих целей явно недостаточная. — А где те книги, которые вы переводили?
— Все было у Тода. Он спонсировал покупки и мне за переводы платил. Когда его убили, на рынке ничего не всплыло. Я думал, что коллекция осталась у вдовы, а теперь склоняюсь к тому, что книги уничтожили.
Не так — то это просто, уничтожить зачарованные гримуары, точно вам говорю. А вот какой — нибудь хитрый тайник был вполне в духе черного мага (тут я вспомнил расщелину за забором дядькиного дома).
— Не помните, он ездил куда — нибудь, когда отдавал вам книги или забирал их обратно?
— Трудно сказать. Мы тогда в Финкауне жили, он по работе постоянно куда — то уезжал.
От Финкауна до Краухарда много дней пути, мотаться туда — сюда слишком заметно. Скорее всего, тайник где — то ближе был.
— Спасибо вам, Расмус, — я полез во внутренний карман и выписал чек с одного из моих анонимных счетов (знал о нем только Джо, значит, никто не мог арестовать его после моей мнимой смерти). Надо надеяться, что деньги пойдут на благое дело. — Вы бы подлечились, что ли. Мне ваша помощь может еще понадобиться.
Мы выбрались из провонявшей дезинфекцией квартиры, оставив криво ухмыляющегося Расмуса вертеть в руках чек. Моя глупая и неуместная совесть была чиста. Осталось или нет в нем что — то человеческое — пусть предки решают, за такие деньги целители способны вернуть его в норму физически, прочее — не ко мне. Собственно, в Хо — Карге меня больше ничего не держало.
— Томас, — вполголоса позвала мисс Фиберти. — Думаешь, это правда? Про оружие?
— Ерунда все, — я шагал в глубокой задумчивости, почти не осознавая, как ноги находят дорогу в лабиринте темных дворов. — Если та штука — средство от нежитей, то почему после ее применения их становится больше? Наверняка она предназначена для чего — то еще.
— Например?
Я пожал плечами.
— Кто знает? Может, на нашем языке слова такого не существует, для чего она сделана. Или мы с такой проблемой пока не сталкивались.
— Что будешь делать?
— Первоисточники искать. Насколько я понял, папаня не успел ими конкретно заняться.
Зато ясно, куда ушло все семейное состояние! Впрочем, так даже лучше вышло: антиквариат — хорошее вложение денег, инфляцию — то никто не отменял. Все равно мать не рискнула бы пользоваться его счетами. А вот Искусников пора разъяснить. Волынка с этими маньяками тянется не двадцать и даже не четыреста лет, сколько можно? Три к одному — это они все сведения о Халаке в доступной литературе подчистили. Нужно найти и разорить их гнездо! Пусть попробуют на собственной шкуре, каково это — бродить во тьме на ощупь, пытаясь разобраться, что — было, а что — нет.
Поиск блудного некроманта продвигался медленно, но остановить старшего координатора северо — западного региона могла только смерть (Ларкес вообще относился к распоряжениям руководства очень серьезно). Первым пунктом на повестке дня стояло установление личности лже-Йохана и с этим неожиданно возникли проблемы. Самозванца видели многие, но при этом все они описывали его как белого (заведомо белого!). Раньше Ларкес не обращал внимания, насколько разными словами люди говорят про магов, поскольку в ситуацию неопределенности не попадал. Задавать наводящие вопросы гражданским координатор не решался (того и гляди — слухи пойдут!), вся надежда была на инспектора Графта.
Полицейский охотно шел на контакт. Дело — то раскрыто, почему бы не рассказать начальству подробности! Но успехи инспектора Ларкеса не интересовали.
— Первоначально была выдвинута гипотеза о причастности к убийству мага — природника. Вы должны были допрашивать всех белых, ехавших в поезде.
— Так мы и поступили.
— Был ли среди допрошенных некий Йохан Китото?
— Да, был! Он оказал большую помощь следствию.
— Опишите мне этого человека.
И полицейский, чьей профессией было выводить жуликов на чистую воду, в свою очередь принялся описывать внешность белого мага. Ларкес ловил себя на том, что не узнал бы в этом портрете Тангора, даже если бы сам его туда послал. Следователь опытным глазом подмечал черты, актуальные только для белых, что — то вроде «взгляд не уплывает» и «губа не шлепает».
«Не настолько уж мы отличаемся друг от друга, чтобы нас за людей не считать!»
— Стоп, — Ларкес решительно прервал полицейского, — а теперь представьте, что Йохан Китото — обычный человек и постарайтесь описать его заново.
Инспектор Графт нахмурился, удивленный такой странной задачей, а когда снова заговорил, мозаика рассыпалась и сложилась заново. Сходство было несомненным: рост, комплекция, черты лица.
— И очень образованный! — почему — то добавил полицейский. — Столько знает про… э-э… ретроспективную анимацию. Понятно, почему у Клары Фиберти такой реалистичный сюжет.