Житие Одинокова
Шрифт:
Вася же Одиноков не был газетчиком. Волокита его тоже не радовала, но к опозданию он относился философски.
— Мне велено приехать в выходные, потому что в будни все геологи в горах, а на выходные кто-нибудь будет в городе и заберёт меня, — объяснил он Мирону.
Только в ночь на 21 июня они оказались в Барнауле. Несмотря на поздний час, жизнь здесь ещё тлела. С прилавков вокзального базарчика старушки продавали варёную картошку, баночки со сметаной, жареные пирожки, другую снедь. Оголодавшие пассажиры, выйдя из душных вагонов, брали пирожки и, жуя
— А где же такси? — тоскливо взывал Мирон. — Я-то хотел похвастаться, что у нас тут есть такси! Представляешь? Такси! Как в Москве.
— Далеко идти-то? — спросил Одиноков. Мирон ещё в вагоне предложил, чтобы Вася эту ночь провёл у него дома.
— Не так, чтоб очень, но лучше бы ехать.
Проехать, однако, удалось только часть пути, на попутке, а дальше шли пешком по деревянным тротуарам, вдоль которых были вырыты канавы для стока дождевой воды.
— Вы там, в Москве, небось и не представляете себе такого быта!
Вася усмехнулся:
— Ты, что ли, хвастаешься дикостью родного города? Впустую, друг мой. Я в Москве недавно… Я и не такое видал.
— Дикостью! Обижаешь…
Когда дошли до места, Вася понял, зачем новый друг зазвал его к себе. Жена Мирона, при всех своих достоинствах, оказалась жутко ревнивой. А при Васе Анисья не стала особенно изводить «загулявшего» мужа. Всего только раз десять спросила, с кем он проводил время в Москве… Мелкая дочь их, Лиза, уже спала. Мирон сходил в её закуток, посюсюкал там, но Васю поучаствовать не пригласил.
На работе Семёнова ждали не раньше понедельника, а потому поспали они всласть.
Перед завтраком Вася наконец увидел их дочь. Лиза, трёхлетняя тощая девочка в сатиновых трусиках, дружить с ним не хотела: пряталась за родителей, выглядывала, но на руки не шла.
Позавтракав, отправились туда, где располагалась геологическая экспедиция. По пути Мирон читал Васе лекцию: какой Барнаул древний да как знаменитый изобретатель Иван Ползунов построил здесь первую в мире паровую машину.
Попутно выяснилось, что тот же Ползунов смастерил первый в мире двухцилиндровый двигатель.
— В те времена в городе жило всего несколько сот человек, зато сейчас у нас 150 тысяч жителей, — хвастался Мирон.
— Вообще, красиво, — согласился Вася, озирая окрестности и щурясь от яркого солнца. — Активно строитесь.
— У-у-у, что ты! У нас крупнейший в Сибири меланжевый комбинат! Строили сразу и производство, и жилой соцгородок с детсадами, школами, клиниками. Кинотеатры есть. Я, знаешь, сколько об этом статей написал! Наша, кстати, «Алтайская правда» — старейшая в стране, выходит с 1919 года. А «Красный Алтай» слегка помоложе.
— Ты в какой газете работаешь-то?
— Числюсь в «Алтае», пишу для обеих, и для «Алтайского комсомольца» тоже, и ещё посылаю статьи в Москву. Думаешь, меня просто так заметили и выдвигают?..
Шли вдоль ряда домов, которые становились всё ниже и ниже. Асфальт кончился; шагали, сандалиями вздымая с дороги жаркий песок.
— А вот и твоя экспедиция.
Это было одноэтажное деревянное здание с синими стенами, длинное, крытое черепицей. От середины фасадной стены в небольшой чахлый садик спускались ступени крыльца, от нижней ступени узкая дорожка выводила к калитке, у которой и остановились Мирон и Вася.
Василий замялся. Они, конечно, крепко сдружились за неделю совместной поездки, но всё-таки ему было неудобно, что без пяти минут редактор областной газеты возится с ним, обычным студентом-практикантом, бросив дома молодую жену и ребёнка.
— Зайдёшь? — нерешительно спросил он.
— А как же! — весело ответил Мирон. — Интересно, что тут новенького. Давно мы не радовали читателя сообщениями о достижениях местной геологии.
Они вошли и обнаружили в здании одну только бледную очкастую деву в сером халате. Глаза у неё были ужасно большие — то ли из-за очков, то ли она их так вытаращила от неожиданности, увидев двух симпатичных молодых мужчин.
— Мирон Семёнов, корреспондент газеты «Правда Алтая», — улыбаясь, представился Мирон. — А вас я не знаю.
— Галя, — пискнула она, — лаборант-коллектор второго разряда… А начальника экспедиции товарища Марьева нету. Если вы к нему… Завтра с утра будет.
— Чего-нибудь полезного ископали для народного хозяйства за последнее время? — спросил Мирон, вытаскивая блокнот.
— Мы много чего ископали, — дева оживилась и порозовела. — Разведаны запасы железных руд. Выявлены перспективные запасы цветных металлов. Ну там… свинец, медь и цинк, никель. Редкие металлы, благородные… Ещё для народного хозяйства есть очень полезные строительные камни, глины и суглинки для производства бетона, керамзита, кирпича и гипса. Вот.
— Это я всё знаю.
Она задумалась:
— Поделочный камень есть… Яшмы, порфиры, мраморы… А вам зачем?
— Мраморы? — переспросил Василий.
— Да.
— А! — спохватился Мирон, поворачиваясь и хватая Васю под локоток. — Разрешите представить. Привёз вам из Москвы молодого специалиста. Геолог Василий Одиноков!
— Я практикант, — поправил Вася.
— Всё равно геолог. Хорошо быть геологом. Можно только позавидовать геологам. Романтика! Бродишь себе по горам…
— По горам бродить, друг мой, это одно, а быть геологом — совсем иное. Горный козёл, к примеру, тоже бродит по горам.
— Василий! Не придирайся! И не обращай внимания, когда я несу вздор. На самом деле я проговариваю тексты для статьи. Мне вслух обдумывать легче, понял? Дальше у меня такой будет текст: «Бродишь по горам, и никаких забот. Но это поверхностный взгляд! Потому что советский геолог — не какой-нибудь горный козёл, который прыгает по склонам ради своего личного интереса. Советский геолог, обладая громадными знаниями, видит в горных породах…» — Вася, что он в них видит? — Тра-та-та, тра-та-та, «сырьё для нашей советской промышленности». А? Как? И никакой романтики.