Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века
Шрифт:
Твой папа
24 мая 1934 года.
Дорогая Иринка и все родные!..
Уведомляю вас, что по своему делу я написал два заявления: одно краткое во ВЦИК с ходатайством об освобождении меня по инвалидности, а другое длинное верховному прокурору с просьбой о пересмотре моего дела или, по меньшей мере, об освобождении меня по инвалидности. Во втором заявлении в качестве основ для пересмотра я указал на отсутствие в следственном материале фактов, доказывающих мою виновность в пунктах 10 и 11 статьи 58 УК, и, во–вторых, на то, что следствие не производилось… В силу своих религиозных воззрений я всегда был корректен, но не раболепен как к прежней государственной власти, так равно и к советской. Самая моя работа при советской власти была обусловлена моим соглашением с управляющим делами совнаркомом и с ВЧК — этим соглашением была установлена возможность и пределы моей работы в пределах СССР. В силу этого соглашения я остался в СССР, хотя и имел легальную возможность уехать на свою родину в бывшую Холмскую губернию. Условий, данных
30 августа 1934 года.
Дорогая Иринка и все родные!..
Действительно, я давно не писал вам, очень много работы, и кроме того командировки, в которых в общем я провел 12 дней. А здоровьем я держусь по милости Божией, хотя и трудновато подчас… С самого прибытия в лагерь в 31–м году я целую свои узы и знаю, что они мне во благо, и все время держусь того же убеждения, правда, мне тоскливо в разлуке с родными, но ведь я их всетаки живо ощущаю, невзирая на расстояние. И убивающего одиночества не знаю, потому что Единый Вездесущий всегда с нами и в нас, — в общем, в душе моей покой, а будущее я отдал в руки Того, Кто лучше всех распоряжается, а пока по совести работаю и исполняю свои обязанности… И всегда, когда я не пишу в отдельности привета, а всем вообще, переводите этот привет и на каждого в отдельности. Я всех, всех помню, все у меня глубоко в моем покойном, незасушенном сердце (не замученном массою всякого рода забот, здесь их почти нет, а многие заботы по службе совсем иного свойства, и я их переживаю покойно)… Мое ходатайство во ВЦИК направлено с Медгоры 10.8.34 за № 41008, а в направлении другого ходатайства — главному прокурору — отказано. Предполагаю еще сделать попытку о его направлении, потому что это ходатайство — о пересмотре дела, то есть другого характера, чем первое. До свиданья!
Папа
Кемь. Вечеракша.
1 лагпункт 9 отделения Беломорско–Балтийского Комбината.
8 октября 1934 года.
Дорогие мои Иринка и все родные!..
О чем я предупреждал тебя, Ирочка, то со мною и произошло. Я уже третий день нахожусь на новом месте по той же Мурманской ж. д. в городе Кеми… Переезд совершился очень хорошо, без неприятных приключений и даже с удовольствием, хотя, конечно, пришлось потаскать свои вещи с большими усилиями и едва переносимым напряжением. Но спутники на этот раз помогли, была и лошадь и к железной дороге, и оттуда. Новое помещение хорошее и светлое, высокое, но пока без печи холодно, обещают на днях построить печь. Работа у меня такая же, как и на прежнем месте, но здесь во много раз увеличится. И это бы еще не беда, к своей работе я привык, а то беда, что у меня дело было поставлено очень четко, а здесь пока я не могу войти в курс дела. Придется много потрудиться… Крепко целую тебя и всех вас. Жду вестей.
Папа
8 декабря 1934 года.
Дорогие мои Иринка и все родные!..
На этот раз не порадую я вас добрыми вестями о себе. Уже более месяца у меня боли в верхней половине грудной клетки над сердцем и в самом сердце. Сначала я думал, скоро пройдет, результат временного переутомления, но чем дальше, тем хуже. Теперь и в левом плече боль, и в левой руке. Положение напоминает 26–й год, когда я четыре месяца пролежал в деревне и едва выправился; возможно, скоро придется лечь в больницу. Я уже было получил туда направление, но временно был удержан по службе, хожу и работаю, но немощь часто одолевает… Кругом скорби и скорби, как много теперь требуется мужества, терпения и особенно веры, но что бы ни было, нам не следует унывать и падать духом. Все идет так, как этому должно быть, не по нашей воле, значит, так, как надо… Письмо заканчиваю, крепко тебя целую, Иринка, и всех. Всем всего доброго.
Папа
Кемь. 1 лагпункт. Центральный лазарет.
17 декабря 1934 года.
Дорогая Иринка и все родные!..
Уже неделю я нахожусь в лазарете. Прекрасное помещение с электричеством и всеми удобствами, высокое, светлое; палата, в которой я, — на 10 человек, врачебное отношение, уход и питание очень хорошие. Попал я в лазарет очень вовремя, иначе, говорит доктор, со мною был бы удар…
Кузема. Мурманская ж. д. 2 лагпункт 9 отделения Беломорско–Балтийского Комбината. Почтовый пункт Сеннуха.
25 января 1935 года.
Дорогая Иринка и все родные, дорогие!
Вчера я переехал из Кеми в Кузему. Переезд мой или, вернее, возвращение в Кузему совершилось довольно неожиданно. За неделю до этого я не мог о нем и мечтать, так сильно я был связан с Вечеракшей, и вдруг эти связи заколебались, и я вновь в сравнительно тихой Куземе. Я писал вам, что в связи с моей болезнью меня освободили от ответственной службы, мне стало легче работать, и мое здоровье также стало улучшаться. Казалось бы, и достаточно, но внезапно около меня, и для меня сначала непонятно, атмосфера сгустилась, и в результате я очутился вновь в Куземе… Кстати, об условиях переезда сюда… Он совершился так просто и легко, как будто кто-то с любовью позаботился о нем. Я был послан свободно, без конвоя, на переезд к вокзалу мне дали лошадь, случайно со мною ехал один из куземских сослуживцев, он помог мне и билет купить, и перенести мои вещи на поезд и потом с поезда. В Куземе с вещами я тоже не имел затруднения, их перевезла возвращающаяся назад подвода, я только прошел пешком по снежным сугробам.
Папа
14 февраля 1935 года.
Дорогая Иринка и все родные!..
К моему утешению, я опять в Сеннухе на своей прежней работе и снова в бытовых условиях, для меня благоприятных. На Поповом острове я находился только 10 дней, там жизнь кипит ключом и работа весьма интересная, но количество работы и ее условия были не по моим силам. Надолго меня бы там не хватило; как видишь, я пробыл там очень короткое время, не буду вам описывать подробности, одно скажу, было нелегко во многих отношениях, однако все переносилось благодушно, в глубине сердца все время был покой, он регулировал мои действия, и самочувствие было хорошее. До таких переутомлений, которые рождали бы и поддерживали уныние, я не доходил. Переброски с вещами и эти два раза были нетрудными, все проходило удобно и удачно. Здесь я уже отдохнул, пришел в себя и поскорее спешу написать вам, чтобы у вас не было обо мне излишних беспокойств. Еще не прошло и месяца, как я пережил четыре переброски, я не задаюсь вопросом, почему и для чего все это, и говорю себе постоянно, раз так происходит, значит, так и нужно, и все происходящее есть самое лучшее для меня в настоящее время. А посему какие-либо колебания, недоумения, огорчения неуместны. Ведь весь секрет жизни в том, чтобы все совершалось не по моей мелкой воле и не по моему жалкому умишку. Единая Премудрая и Благая Воля должна царить во всем, а наше дело не мешать ей осуществляться и в нас, и через нас. Прочее все понятно. Завтра кончаются четыре года моего заключения, кто бы мог думать, что я их переживу, а вот пережил и, если говорить о своей воле, еще хочу жить, дожить до освобождения и повидать всех вас, может быть, и пожить с вами. Впрочем, оговариваюсь, и этого я желаю, как писал вам не раз, для оправдания своей веры и славы Всевышнего… Крепко целую вас всех, моих дорогих…
Папа
6 марта 1935 года.
Дорогая Иринка и все родные!..
Стал я получать от вас весточки уже на Сеннуху и отсюда узнал, что вы мои письма тоже уже получили… За все присылаемое я всем вам очень признателен, хватает не только для меня, а можно кое с кем и делиться, что мне доставляет истинное удовольствие… Вы бы, конечно, хотели знать о моей жизни и о моем самочувствии… Как-то все тяжелее переношу и малые недомогания и отсюда заключаю, что годы берут свое, я слабею, иногда на этой почве у меня развиваются грустные размышления. Работа моя нетрудная и не такая большая, но частенько и она мне тяжела, хотелось бы получить передышку. Два раза я здесь был у врача, и в первый же раз он сказал мне, что поставит вопрос о моем инвалидстве вновь. Я поблагодарил его, но пока еще числюсь в прежней категории… Спасибо за добрые чувства, будем надеяться, что мы еще поживем вместе, и я отдохну с вами на кончике моей жизни. У меня ведь только одна дума — это как бы дожить до конца моего заключения, повидать всех вас и умереть не здесь одиноким, а там, среди вас, моих родных и близких… Ирочка, ты пишешь, что я сам виноват, что так долго сижу, потому что долго сам не подавал о себе заявлений. Может быть, и так, оправдываться я не буду. Скажу только, что разделяют мою участь и многие другие, подававшие не одно заявление. Конечно, я в первые два года не подавал заявлений. Все казалось, что мое инвалидство выведет меня на свободу, как вывело очень многих. Но вышло по–иному. Скажу тебе, что подавать заявления нам разрешено только один раз в год и спустя полгода после прибытия в лагерь. Вообще же всю жизнь я был человеком непрактичным, что и здесь чувствуется на каждом шагу. Это сказалось и с моими заявлениями… Привет всем–всем и каждому в отдельности, привет маме. Прошу простить, если кого-либо я не вспомнил на этот раз, а вообще помню, не забываю. Крепко целую тебя, Ирочка, и всех.
Папа
29 марта 1935 года.
Дорогие мои Иринка и все родные!..
Кажется, и вам давно писал, и от вас давно писем не получал. Наконец пришли две открытки… Беспокоитесь и спрашиваете о моем здоровье. Оно улучшилось, значительно улучшилось… Среди условий, в которых приходится жить, конечно, не всё розы, есть и неблагоприятное, — и не много его, а переживается оно очень трудно. Я на себя поражаюсь, удивляюсь и очень собой недоволен — сущие пустяки, а для меня настоящая болезнь. Вот и задаюсь вопросом, что делать, чтобы не нервы мною владели, а я ими. Кажется, все хорошо, день, другой, третий, забываешь о нервах, вдруг — какой-либо случай, а мало ли их всюду, и все загуляло, точно по голове ударит, и долго не можешь прийти в норму. И бранишь себя, и увещеваешь, а факт остается фактом. Да! — нагрузки Вечеракши и Поньюмы мне были не по силам, и от результатов этих перенапряжений я еще не освободился…
Папа
18 апреля 1935 года….
Дорогие мои Иринка и все родные!..
Подходят великие дни. Приветствую всех вас и посылаю лучшие пожелания. Хорошо бы в это время быть вместе, как это было ранее. Но если не физически, то мысленно будем вместе, будем посвящать на мысленное общение то или иное время. Здесь это лучше делать утром, до работы, тем более что ночи у нас укорачиваются все более, и скоро наступят белые, а тогда сон бежит… Мое здоровье укрепилось, работа — по моим силам, условия — благоприятные, и я готов в подобных условиях досидеть до конца своего срока. Но это не от меня зависит; всегда возможны переброски, которых вы вместе со мною боитесь…