Живая душа
Шрифт:
Затем и поселковые ребята начали ходить на гулянье в деревню. Танцевали кому с кем нравилось, провожали до крылечек своих избранниц. Но все-таки неписаные законы еще действовали. Шел год за годом, а свадьбы игрались по заведенному обычаю. Поселковый парень выбирал невесту в поселке, деревенский — в деревне. Русский женился непременно на русской девушке, парень коми брал в жены только девушку коми.
Уже ясно было, что и этот обычай несправедлив, уже чьи-то судьбы из-за него ломались, чье-то счастье рушилось, — но трудно было перешагнуть рубеж.
Первым
Осенью его должны были призвать в армию. Все чаще раздумывая о разлуке с Мариной, представляя себе, как это будет невыносимо, он стремился теперь ежедневно видеться с девушкой, — словно надеялся впрок насмотреться и наслушаться, словно побольше воздуху в грудь набирал… А Марина опять стала избегать его.
— Отец не пускает из дому.
— Но раньше-то убегала же?
— То раньше, а то теперь.
Получилось однажды так, что Александр целую неделю нигде не мог встретить Марину. Сидит и сидит дома, будто ее под замком держат. А постучаться в избу к Степану Гнеушеву Александр не решался. Это был не страх перед силой Степана и не опаска перед вспыльчивым и диким его характером. Это было отчетливое сознание грозящей беды. Александр не сумел бы ответить, откуда взялось это предчувствие, но ощущал, что не надо разговаривать со Степаном. Будет хуже.
Иногда в грозу вот так безотчетно бежишь из-под дерева, ожидая, что в него ударит молния. И она ударяет.
Отчаявшись увидеть Марину, Александр взял ружье, свистнул собаке и закатился на несколько дней в лес. Не охотничал — просто скрывался от людских глаз. Коротал ночи у костра, проклиная бессонницу, почти не ел ничего, оброс щетиной. И в этаком разбойничьем виде вышел однажды на лесную полянку, откуда доносился злобный лай его собаки. Вероятно, собака осадила какого-то крупного зверя — взахлеб гавкала на одном месте. Александр загнал в ружье патрон с пулей; любая опасность теперь его только радовала. Он бы врукопашную схватился сейчас с медведем.
А на полянке, возле разворошенного стожка с сеном, стояла Марина.
Она держала перед собой санки, защищаясь ими от собаки, рукав ее полушубка был разодран в клочья.
— Отойди в сторону! — крикнул Александр.
— Ой, Саша… это ты?!
— Отойди!
— Она кусается!
— Потому и кусается!.. — нескладно объяснил Александр, оттаскивая ее от стожка. — Смотри!
По тонкому снегу вилась цепочка мелких следов, исчезающих под накренившимся стожком.
— Горностай спрятался! Собака хочет схватить, а ты не пускаешь! Конечно, она укусит!
Собака яростно зарывалась в сено, стожок трясся и качался.
Марина вытерла слезы.
— Я же не знала… Бросается на меня, как бешеная…
— Что ты, — сказал Александр, — она еще подружится с тобой. Защищать станет.
— Второй рукав оторвет.
— Нет, она умная. Кого хозяин любит, того и собака полюбит.
Вот таким глупейшим манером Александр объяснился в любви. Опять едва понимал, что говорит ей, стучало в висках,
Собака запрыгала перед ними с горностаем в зубах, Александр машинально взял зверька, сунул в карман лаза — кожаной охотничьей безрукавки.
И вдруг проговорил:
— Меня же ненадолго возьмут. На два года всего.
— Зачем мне про это думать, Саша?
— Разве непонятно?
— Вообще-то зачем я тебе нужна? — сказала Марина с неожиданной горечью. — Зачем? Зачем?
— Давай поженимся.
— Ты сумасшедший. Кто нам позволит?
Она наклонилась и стала укладывать на санки слежавшиеся пласты сена. Александр сгреб в охапку весь оставшийся стожок, поднял.
— Подвинь санки. Вот так. Увезем сразу.
— Не надо. Я сама.
— Жена должна слушаться мужа, — сказал он.
— Я еще не жена.
— Давай поженимся. Я тебя очень прошу.
— А как же ваша поговорка? — спросила она. — «Роч — ступай прочь»?
Действительно, слышал он такую поговорку. «Роч» — это значит «русская». Обнимайся, парень, даже целуйся, а дойдет дело до свадьбы, так «роч — ступай прочь!».
— Наплевать на поговорку, — сказал он. — Давай поженимся.
— Лучше я подожду, пока из армии вернешься.
— Нет.
— Я подожду. Не веришь, что я буду ждать?
— Давай завтра пойдем в сельсовет. Я очень прошу.
Он твердил эти слова, как заклинание. Не мог он сейчас приводить разумные доводы, не мог растолковывать, что не доверяет ее отцу, что спешит подать пример другим парням и девушкам, что, наконец, мечта у него есть: вернувшись из армии, увидеть собственного сына или дочку… Он лишь твердил, как заклинание: «Давай поженимся!»
Степан Гнеушев долго смотрел на него в упор, будто просвечивая насквозь янтарными своими глазами.
— Ты зачем пришел?
— Мы решили с Мариной пожениться, — сказал Александр.
— Во-он что… — изумленно проговорил Степан и спиной отворил дверь. — Ну, милости просим. Садись за стол. Вопрос сурьезный…
— Если вы не согласны, мы все равно поженимся.
— Даже так? Ну, молодец. Значит, считаешь — я поперек встану? А почему бы это?
— Ну… я — коми, она русская…
— Только и всего? — Степан беззвучно посмеялся. — Ну, был бы я тогда дураком круглым… Женитесь. Чего лучше — парень ты справный, здоровый, да еще и не меченый.
— Как — не меченый?
— Да не из поселка, не из кулацкой семьи. Чистый. Разве худо, что на Маринке двойного пятна не будет?
— А-а, вон что… — сказал Александр.
Степан усмехнулся, показывая великолепные крупные зубы:
— Али странно, что я об этом думаю? Дак ведь ожегся. Теперь поневоле станешь думать. По какой речке плывешь, оттуда и воду пьешь. Ты и сам небось раздумывал да взвешивал.
— Я не раздумывал, — сказал Александр.
— Ой ли? Неужто так любишь, что голову потерял? Бывает, бывает… Потом только не раскаивайся. Родителям говорил?