Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.
Шрифт:
«Прощайте, друзья, прощайте, товарищи!»
В небе этого города летчик Иван Черных, штурман Семен Косинов, стрелок-радист Назар Губин провели свой последний бой.
Вот как рассказывал об этом Владимир Константинович Солдатов:
— На исходе дня в разрывах черных облаков мы увидели дорогу, по которой катилась пехота на автомашинах и танках. Тут же, сразу были встречены мощным огнем зенитной артиллерии. От их огня небо кипело, я чувствовал, как по моей «пешке» ударяли осколки. Штурман Алеша Поздняков молча колдовал над картой, делал расчеты, подал команду: «Командир, на боевой». Тут уж ведешь самолет
— Командир! Черных… Черных горит!
Я увидел, что правая плоскость его самолета была в огне, он резко кренился вправо. Дал команду покинуть самолет, а в ответ услышал:
— В плен, на поругание? Нет! Прощайте!
Горящий самолет вышел «на боевой». От фюзеляжа оторвались бомбы. Трассирующие пули понеслись к земле, к скоплению вражеских солдат. Выйдя из атаки, самолет развернулся и вновь лег «на боевой».
«Зачем они заходят на цель? — подумал я. — Бомбы у них сброшены, патроны расстреляны». Но в тот же миг в колонне вражеских танков раздался страшный взрыв. Пламя и дым вознеслись выше облаков…
Защищая Ленинград, подвиг Николая Гастелло повторили Виктор Каштанкин, Семен Алешин, Владимир Гончарук, Николай Бобров, Леонид Михайлов, Михаил Шаронов, Василий Гречишкин, Алексей Перегудов — все они удостоены звания Героя Советского Союза. Огненный таран совершили и наши сандаловцы — Иван Сергеевич Черных, Семен Кириллович Косинов, Назар Петрович Губин. Ровно через месяц после акта героического самопожертвования во имя победы они стали Героями Советского Союза.
Что их вело на подвиг, где истоки их величайшего мужества?
В жизни и воспитании характера выпускника Томской школы ФЗО Вани Черных большую роль сыграл коллектив Киселевского машиностроительного завода и его первый наставник — токарь Сухопарный Трофим Трофимович. В те же годы он стал летать, закончил аэроклуб.
Военную годину Иван Черных встретил в 125-м бомбардировочном авиационном полку. Передо мной многие документы архивов: служебные и боевые характеристики, наградные листы, письма родным и близким. Иван Черных, шутник, острослов, был общим любимцем. И летную работу он любил, летал уверенно, в бой шел с большим подъемом.
19 июля 1941 года Ваня писал своей матери Марии Никитичне:
«На земле, занятой немецкими захватчиками, горят наши мирные города и села, стонет под фашистским сапогом наша родная земля. Беспредельная, неистребимая ненависть к врагу до того охватывает меня, что я едва владею собой…
Знай, мама, твой сын оправдает доверие советского народа. Он бил и будет бить фашистов, как сможет и насколько у него хватит сил в воздухе, а если придется, и на земле, до последнего патрона».
Штурман самолета лейтенант Семен Косинов был на год старше своего командира. Родился и вырос в селе Успенка Курской области. Высокий, стройный, всегда подтянутый, много учился. О высоком боевом духе Семена, его непоколебимой уверенности в разгроме врага говорят его письма. В конце ноября 1941 года он писал из Ленинграда сестре Матрене Кирилловне:
«…На мою долю выпала великая честь защищать наш любимый Ленинград — колыбель революции. Я горжусь этим. Все бойцы, защитники города, поклялись не сдавать его, и никакие трудности не
Третий член экипажа, стрелок-радист сержант Назар Губин, родился в 1918 году в селе Заргол Читинской области. Он был мастером по авиационному вооружению, обслуживал технику на земле. Летчики знали: если оружие проверял и готовил Губин, оно в бою не подведет.
Назар рвался в небо, хотел сам бить фашистов. В ноябре 1941 года он подал рапорт с просьбой о переводе на должность стрелка-радиста. Он писал:
«Заверяю вас, что у меня хватит силы и воли в любую трудную минуту отразить атаки врага. Буду драться до тех пор, пока бьется мое комсомольское сердце, а если понадобится, то отдам свою жизнь за свою Родину».
В своих воспоминаниях «В небе Ленинграда» Главный маршал авиации А. А. Новиков, рассказывая о когорте блестящих бойцов, мастеров своего дела, называл героями среди героев Владимира Сандалова, Василия Михайлова, Владимира Ромашевского, Анатолия Резвых, Владимира Солдатова и экипаж Ивана Черных.
«Каково созвездие геров! — восклицал военачальник. — Какие характеры! О каждом можно написать повесть…»
Вечером в коридорах и классах школы-интерната у станции метро «Дачное» совсем домашняя и мирная картина. Ветераны смотрят телевизор. Поют старинные военные песни. Сгрудившись вокруг табуретки с наваленными на газетке горкой сахара и нарезанного ломтями хлеба, ужинают, пьют кефир. А потом интернат затихает. Отбой!
Олег Морозов. Сыновья исповедь
С детства ловлю себя на странном ощущении, что помню войну. Понимаю, что не может быть этого, так как родился я через восемь лет после победного майского салюта. Но ведь помню!
Видимо, есть особое свойство человеческой памяти, делающее глаза и судьбы близких тебе людей как бы твоими собственными. Рассказы отца и деда о войне были неотъемлемой частью моего детства, органически входили в мою жизнь. Мы играли в войну в настоящих фронтовых пилотках, которые, казалось, еще хранили запах пороха и фронтового пота. Во дворе нас, пацанов, часто собирал вокруг себя безногий инвалид, передвигавшийся на самодельной деревянной тележке. И речь всегда заходила о войне.
Каждый такой рассказ обретал значение не просто очередной фронтовой истории. Это была судьба поколения, с которым мы — сыновья и внуки фронтовиков — составляли как бы одно целое. Мы успели впитать не книжное, а живое, пронзительное в своей достоверности, еще не остывшее за давностью лет восприятие войны ее участниками.
Сегодня можно многое прочесть о войне, просмотреть километры кинодокументов. Еще живы люди, которые способны рассказать о своей фронтовой молодости моим детям и внукам. Но это уже иное восприятие, лишенное живых примет послевоенного быта, пропущенное через фильтр времени. И не будет того замечательного рассказчика-калеки с его мятым пиджаком, одетым на голое тело, и медалью «За отвагу», которую каждый из нас считал за честь подержать в руках.