Живая плоть
Шрифт:
Виктор вынул одну из пачек, оставив отделение сумочки пустым. Некоторые из банкнот были номиналом по пятьдесят фунтов, красивые, золотисто-зеленые. Он не помнил, чтобы раньше видел такие – они были новыми, по крайней мере новыми для него. Ему пришло в голову, что, скорей всего, это пенсия Мюриель. Ее приносит соседка Дженни. Видимо, когда-то тетя оформила все документы на нее и теперь может и вовсе не волноваться о деньгах, тем более выходить из дома. Вот бы ему так жить! Тогда как же старуха оплачивает покупки и все эти журналы? Наверняка чеками. Почему бы нет? Виктора не удивляло, что Мюриель хранит все эти деньги наличными. Он знал почему. Она чувствовала себя в безопасности, когда в доме много денег, в каждом шкафу, насколько он знал, в каждом ящике стола, скорее всего, даже в туфлях и в карманах одежды. Понимал, что, если
Он непременно вернется еще раз и тогда узнает, проверяет ли сохранность своих сбережений Мюриель или нет. Сейчас он был абсолютно уверен, что эти сумки старуха использует как тайники или банковские ячейки. Заполнив одну, она переходит к следующей, постепенно заполняя, например, полку, выдвижной ящик стола или коробку, возможно, даже не в этой комнате. Он выдернул с темени волос и положил его на защелку черной сумочки. Достать одну из них, не сдвинув этого волоса, было невозможно.
Виктор услышал внизу голос Джаппа. Они с Мюриель выходили из столовой, и старьевщик, естественно, отправится прямиком в гараж, где должен находиться Виктор. Может, это не имело особого значения, но ему лучше было спуститься. Он нечаянно увидел свое отражение в трюмо. Вороватое выражение лица, злобное, хитрое, расчетливое, поразило его. Он расправил плечи. Поднял голову. Не скажи Мюриель, что завещает свою недвижимость и все деньги Британскому легиону, он бы не притронулся к этим бумажкам. Или, в крайнем случае, положил бы деньги обратно, если бы она только сказала, что все завещает ему. Тогда он бы и не подумал снова приходить за деньгами. Поделом ей. В составленной должным образом правовой системе должен был бы существовать закон, обязывающий людей завещать свою собственность только родным.
Джапп ничего не сказал по поводу его отсутствия и не спросил, где он был. Он собирался погрузить в фургон инвалидное кресло отца Виктора и уже вез его по пандусу. Почти все было погружено, и шторы валялись смятыми тряпками на полу. Виктору пришла блестящая мысль. Клара дважды сказала, что кресло Дэвида нужно заменить. Почему бы не предложить Флитвуду это? Кресло хорошее, это видно сразу, и отец пользовался им не больше полугода. Это ортопедическое кресло фирмы «Эверетт и Дженнингс» с настоящей кожей и хромированными деталями. Виктор подумал, что оно будет отличным подарком. Конечно, у Дэвида есть дом, хорошая мебель, очевидно, он ни в чем не нуждается, но на жизнь у него, должно быть, есть только пенсия по инвалидности, а не громадный унаследованный капитал, как у Мюриель. Едва ли он может при желании взять и купить новое кресло.
– Хочешь конфету, петушок? – сказал Джапп, протягивая пакетик.
– Можешь дать мне одну, – перебил его зять. – Я делаю тебе услугу всякий раз, когда забираю у тебя очередной пакетик. Я похож на тех людей, которые отбирают очередную сигарету у заядлого курильщика. Можно сказать, что я состою в Службе спасения.
– Кевин, я не так уж плох, – смиренно проговорил Джапп. – В тысячу раз лучше, чем был. Ты не назовешь меня зависимым, так ведь? Пристрастным назвать меня можно, но зависимым – нет.
– Он мятоголик, – пояснил со смехом Кевин. – Джозеф Джапп, А.М, член клуба «Анонимные Мятоголики».
– Я не хочу отдавать это инвалидное кресло, – перебил их Виктор. – Я передумал и оставлю его.
– Он говорит мне это теперь, – усмехнулся Джапп. Вытащил кресло, поставленное между книжным шкафом и горой подушек. – Придется слегка сбавить покупную цену. Ты наверняка принял это в расчет. Четыреста фунтов.
– Четыреста двадцать, – сказал Виктор.
Джапп толкнул кресло, и оно покатилось по пандусу.
– Четыреста десять, это мое последнее слово. Как думаешь, твоя тетя выйдет из дома, чтобы выпить со мной? Или пойти в кино?
– Она никогда не выходит.
Джапп отправил в рот еще одну конфету. Пакетик опустел, он скомкал его и бросил в заднюю часть фургона.
– Она никогда и не наряжалась, так ведь? Но посмотри на нее этим утром. Шикарная девица. Наверно, попытаю счастья. Слабое сердце никогда не покорит прекрасную даму.
– Господи! – произнес зять.
– Кевин, не будь таким. – Джапп сунул руку в карман, но запас конфет был исчерпан. Повернувшись к Виктору, он заметил: – Кстати, я вдовец, если думаешь, что я веду себя непорядочно.
– Мне все равно, – сказал Виктор, демонстративно поднося часы к глазам, – времени осталось слишком мало.
Джапп выписал ему чек. Он был левшой, писал медленно, размашистым, округлым почерком. От чека пахло мятой. Благодаря его мяте и ее камфаре они составят отличную пару, с отвращением подумал Виктор. Позволил Джаппу вернуться в дом и, оставив Кевина сидящим на ступеньке среди вьющихся пурпурных цветов, пошел к задней стороне дома посмотреть, не спрятан ли ключ где-нибудь под булыжником или цветочным горшком. Но там ничего не оказалось.
На полу гаража валялся клетчатый коричневый дорожный плед, всегда лежавший на родительском диване. Когда ему было восемь лет, Виктор обнаружил, что им закрывают след от сигареты. Поддавшись порыву, Виктор поднял его, сложил и положил на сиденье инвалидного кресла.
– Придется слегка сбавить покупную цену, – сказал Кевин, подмигивая. – Ты наверняка принял это в расчет.
Поскольку Кевин шутил, Виктор заставил себя улыбнуться. Попрощался и вышел, толкая перед собой кресло. Вместо того чтобы отправиться домой, он пересек Ганнерсбери-авеню и двинулся по Элм-авеню к парку Илинг-Коммон. Там не было ни души, стояла полная тишина унылого будничного утра, собирался дождь. Убедившись, что его никто не видит, Виктор сел в кресло и положил на колени плед. Ему казалось, что управлять креслом, как это делал Дэвид, было легко. Виктор решил это проверить. К колесам были прикреплены хромированные обручи меньшего диаметра. Их толкали вперед, и они вращали колеса.
В том, что приводишь кресло в движение, было что-то радостное, приятное. Виктор катился по одной из дорожек парка. Примерно так же он чувствовал себя, когда только-только научился ездить на велосипеде. Тогда мир вокруг маленького мальчика обрел новые краски и даровал столь необходимую ему свободу. Навстречу ему шла женщина с охотничьей собакой на поводке. Виктор сперва подумал, что нужно немедленно вылезти, поскольку эта собачница подумает, что он очередной сумасшедший или, по крайней мере, ведет себя странно, но тут же понял, что ничего подобного не случится. Женщина примет его за инвалида, вынужденного пользоваться креслом. Так и произошло. Было интересно наблюдать за ее поведением. Хотя Виктор был на одной стороне дорожки, а она на другой, и разделяли их добрых шесть футов. Женщина укоротила поводок почти на ярд, бросила быстрый, пытливый взгляд на Виктора, потом отвернулась с деланым равнодушием, словно бы говоря: «Конечно, я понимаю, что ты калека, но для меня при моей утонченности ты ничем не отличаешься от всех остальных, и я не нарушу приличий, пялясь на тебя, так что не воображай, будто я задаюсь вопросом, что скрыто у тебя под пледом или что с тобой стряслось».
Виктор был уверен, что прочел все это на ее лице, и его это заинтересовало. Было ясно, что человек в инвалидном кресле притягивает всеобщее внимание. Он разминулся еще с несколькими людьми, и чувство, которое часто возникало, когда он бесцельно бродил по городу, что будто его вообще не существует и что он невидим, ведь на него никто не обращает ни малейшего внимания, сменилось другим. Теперь он словно притягивал взгляды всех, кто решил прогуляться в этот час в парке. Этого «притяжения» не избежал никто. Люди могли испытывать жалость или замешательство, возмущение, вину или любопытство, но что-то испытывали все: кто-то таращился на него, кто-то демонстративно отворачивался, остальные украдкой бросали косые взгляды. Когда он подъехал к светофору на большом перекрестке, где Аксбридж-роуд пересекала Норт-Серкьюлер, к нему подошел рослый мужчина со словами: «Не беспокойся, приятель, я тебе помогу», и, когда вспыхнул зеленый свет, машины остановились, пошел рядом с креслом, приговаривая: «Пускай подождут, ничего с ними не случится».