Живая статуя

Якобсон Натали Альбертовна

Вот удивились бы хозяева дома, если б открыв дверь, увидели у себя на пороге плачущего эльфа. Нет, я не плакал, конечно. Я столетиями не ощущал у себя на щеках скольжение слез, но сейчас мне было так невыносимо грустно, как не бывает даже во время долгих рыданий. Может, действительно, постучаться в какой-нибудь дом, представиться эльфом и поговорить с сонными хозяевами о том, о сем, чтобы развеять скуку. Не ночевать же на улице. Я поднялся и… увидел бледное, мерцающее в круге падающего снега лицо Анри.

Долго ли он стоял так надо мной и смотрел? Его глаза были прищурены. Враждебный взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Не приходи к нам больше, — процедил он сквозь зубы.

— Я

и не собирался, — беспечно отозвался я, обошел его стороной, но он снова возник на моем пути. Его ноги в странной обуви, с загнутыми носками, не касались припорошенной снегом почвы, и все равно он был не выше меня.

— Если тебе нужно присматривать за кем-то, то присмотрел бы лучше за своим художником, — злобным шипящим тоном посоветовал он.

— Ты забыл о хороших манерах, — в другой раз я бы встряхнул его, как следует, но сейчас меня почему-то совсем не тянуло на драку. Мне просто не было дела ни до Анри, ни до его грубостей. — Что ты там сказал насчет Марселя?

— Ничего, — быстро буркнул он и немного попятился. — Я только хотел заметить, что не было бы лишним позаботиться о тех, кого ты так милостиво взял под свою опеку.

— Я сам в этом разберусь, — строго отрезал я. — И если мне когда-нибудь вдруг понадобятся твои советы, я сам тебя о них попрошу. Как Орисса?

Я думал Анри не ответит, но он промямлил что-то вроде того, что ей лучше.

— Но больше не устраивай таких сюрпризов.

— Это не я.

— Вот как, — Анри нахмурился. — А ведь я раньше видел этого посыльного с тобой.

— Ты, должно быть, плохо его рассмотрел.

— Вряд ли, — и все-таки он засомневался. Его ноги коснулись ступеньки того же крыльца, где недавно я сидел, глаза обеспокоено забегали по сторонам. Анри всегда чего-то опасался.

— И все-таки на твоем месте я бы проследил, чтобы этот меланхоличный живописец окончательно не лишился рассудка.

— Не беспокойся, Марсель в здравом уме…в отличие от тебя.

— Не смей меня оскорблять, — Анри вспыхнул так, будто я увел жертву прямо у него из-под носа.

— А ты не смей лезть с ненужными советами ни ко мне, ни к тем, кто находится под моим покровительством.

— Я и не лезу, только высказал один раз свое мнение, а ты уже злишься, — Анри поник, подтянул колени к подбородку и сжался сидя на крыльце так, что стал напоминать того жалобного, потерявшегося беспризорника, которого я нашел однажды в запретном городе. — Ясно, почему тебя все боятся и никто, кроме таких же проклятых, как и ты, не хочет жить в твоем обществе.

Его слова хлестнули больнее, чем рассчитывал сам Анри. Я вспомнил, как убежала Флер, и едва удержался от желания выместить свою обиду на собеседнике.

— Марсель — не проклятый, он — гений, — только и возразил я в свое оправдание.

— Ему остался один шаг до того, чтобы уподобиться тебе. Он сам этого хочет…разделить с тобой твою жизнь и твое проклятие, — Анри нагло посмотрел на меня. Его глаза мутные, мерцающие и всегда таинственные, на этот раз о чем-то меня предупреждали.

— Я дал тебе то, что ты хотел, а теперь отстань от меня, — я сорвался с места, чуть не хлестнув краем плаща по лицу, сжавшегося в комок и с виду несчастного, но все еще готового творить пакости эльфа, оставшегося позади. Анри что-то хмыкнул себе под нос и тихо затянул какую-то песенку о живописце, поддавшемся на обольщение демона. Его шипящий зловещий голос мог показаться человеческому уху всего лишь шепотом ветра.

Я ни разу не обернулся и не задержался в Рошене. Нужно было конечно навестить Габриэля и извиниться за тот переполох, который я устроил в его доме, но это можно было отложить и на потом. Хоть он и не спит ночами, но сейчас все

же не то время, когда можно заявиться в гости к едва знакомому человеку. Он и так считает меня странным. У него есть на то причины. Надо же было утратить бдительность до такой степени, чтобы позволить человеку застать меня во время перевоплощения. Хорошо еще, что Габриэль не болтлив, иначе пришлось бы убить его. Он, на свое счастье, не был слишком настырным и не стал молотить кулаками в закрывшуюся у него под носом дверь, не станет так же и трепать языком, рассказывая о странностях «маркиза» на тайном совете в инквизиции или на деревенских улочках. Другое дело его сотрудник Эжен. Этот малый готов болтать на любую тему, лишь бы только поддержать разговор и собрать, как можно больше сплетен. Если бы он застал меня в тот роковой момент, то я бы, не задумываясь, разодрал ему горло, но не Габриэлю. Возможно, я ошибся, но на какой-то миг мне показалось, что Габриэль из наших, из тех, кому место не в этом мире, а в моей империи.

Слова Анри посеяли сомнения. Этот хитрец снова добился своего. Я уже не мог быть спокойным, пока не проверю, как там, в Виньене, проводит время мой художник. Я надеялся, что придворные завистники и острословы не попытались испортить Марселю настроение в мое отсутствие. Что бы странного они ему обо мне не рассказали, он, конечно же, все истолкует по своему, но вот колкости, смешки за спиной и ловкие интриги могут выжить, кого угодно, даже из королевского дворца.

Живописец, конечно, любил проводить время в уединении, но что если его одиночество вдруг решил нарушить кто-то, кому не по нраву пребывание в Виньене слишком близкого друга короля. Ведь немало таких, кто, не задумываясь о темных наклонностях его величества, претендуют на такое почетное место.

Скоро я уже очутился в темной мастерской Марселя. По сравнению с его старым жильем, эта студия казалась слишком обширной, почти необъятной и удивительно роскошной. Портьеры из мягкого бархата, атласная обивка стульев, ковры, заглушавшие любую поступь — все было выполнено в темно-красных тонах. Я заказал в это помещение все, что можно было купить за деньги, все досягаемое и вполне земное, а Марсель создал то, что можно было сравнить разве что с мифами. Его картины, аккуратно расставленные на мольбертах, даже в полутьме были прекрасны. Многие из них я еще не видел, и они показались мне даже лучше, чем предыдущие.

Одна работа особенно заинтересовала меня, и я тихим, крадущимся шагом приблизился к небольшой картине. Почему-то она вызывала не только интерес, но и какое-то смутное ощущение тревоги. Подумать только, Марсель нарисовал ту мою знакомую, которую он никогда не видел. Плащ внезапно стал слишком тяжел, и я скинул ношу с плеч, позволяя ей свободно соскользнуть на пол. Кровь запульсировала в висках, и я прижал ладони ко лбу. Я был встревожен, но не сразу сообразил, что светловолосая девушка, изображенная внизу, на полотне, это Флер. За кого же я ее принял вначале? За кого-то другого? Я сам не понимал, куда так быстро и беспорядочно устремляются мои мысли? Что я хочу узнать, глядя на это безупречное сочетание красок и линий? Что же такого страшного изображено на этом холсте? Неужели мертвая девушка, лежащая под колесами экипажа, это Флер? Да, это она. Ее волосы, ее лицо, ее красивые губы, с которых струится кровь. Она мертва, сбита лошадьми, а с крыши экипажа за ней безучастно наблюдает расположившийся там ангел с моим лицом. Нет, это точно был ангел, но он был так сильно похож на меня, то же высокомерие, те же небрежные жесты, то же равнодушие ко всему происходящему. Неудивительно, почему Флер возненавидела меня. Если я такой же бесчувственный, как этот ангел, то я заслуживаю ее осуждения.