Живая статуя
Шрифт:
Смех внизу тут же прекратился. Шпионить теперь было не за кем, зато со мной были блокнот и перо с кончиком, чуть перепачканным чернилами. Пара заклинаний, и этих чернильных пятен хватило на то, чтобы исписать стихами целый лист. Я укладывал в рифмы то, о чем постоянно думал, а ветер теребил мои локоны и швырял их на глаза так, будто пытался запретить вспоминать о склепе и искать дорогу к нему, пусть даже только в стихах, а не на деле. Так мы с Марселем и работали какое-то время, художник и поэт, оба занятые своими делами, а потом, я услышал множество звуков со стороны площадей и дальних кварталов и понял, что слуги Розы решили совершить вояж по спящему городу. Я их не видел, но слышал легкое царапанье и противный визг, и предполагал, что они карабкаются по стенам и забираются к кому-то в окна, чтобы утащить не ценные, но яркие безделушки со столиков прямо
Кто-то особенно наглый отделился от целой армии и подобрался поближе к дому Марселя. Одно, может быть, два пронырливых существа во всю прыть скакали по мостовой и оставались почти неотличимыми от мглы для человеческого взгляда — просто уродливые маленькие тени на фоне прочих ночных теней. Они проворно поднялись туда, где сидел я, под самую крышу. Я не слышал, как они карабкались по стене, значит, наверное, забрались наверх по водосточному желобу. Стоило бы насторожиться, но я был настолько твердо уверен в собственных силах, что даже не отложил блокнот. А нужно было бы заранее освободить руки, чтобы схватить первого, кто окажется поближе ко мне. Они были где-то близко, но не рядом со мной, поэтому я на миг расслабился, решив, что еще есть время для передышки. Я не сразу заметил длинные коричневые коготки, которые потянулись к окну из мрака, моментально выхватили у меня из рук блокнот и нырнули обратно во мрак. Я хотел броситься в погоню за воришкой, но тут ощутил, что в карманах стало непривычно легко, вся тяжесть золотых монет и одному мне дорогих безделиц куда-то исчезла. Опустив руку в карман, я понял, что в нем не осталось ничего, ни денег, ни вещиц, ни даже носового платка. Кто-то весело хихикнул во тьме, чьи-то проворные лапки опустились на подоконник, метнулись ко мне, и нескольких золоченых пуговиц на моем камзоле, как ни бывало. Ну и мошенники! Если бы я, как обычный смертный, носил с собой часы, то сейчас бы остался без них.
Блокнот со стихами, однако, мне вскоре вернули. Та же когтистая лапка швырнула мне его назад. За окном раздалось недовольное фырканье. Очевидно, злодеи были недовольны, что блестящая корочка блокнота на самом деле оказалась обычной картонкой, а не чистым золотом. Выходит, они еще вдобавок и скупые. Лично мне денег было не жалко. Что значила та мелочь, которую я сам бы им подал, если б они попросили в сравнении со всего одной страничкой стихов, в которые вложена душа. Хорошо, что они отдали мне блокнот как раз в тот момент, когда я решил прочесть заклинание, благодаря которому в моем кармане очутились бы не только украденные вещи, но и сами воры. В этом случае им бы не поздоровилось.
Кажется, они решили обворовать и Марселя. Во всяком случае, одна когтистая лапка потянулась к набору кистей, а другая к пустому медному кувшину из-под вина. Я всего лишь шикнул на них один раз, но они тут же расслышали магическое слово, испуганно взвизгнули и канули в пустоту, так будто их вообще никогда и не было.
— Что-то случилось? — Марсель оторвался от работы. Он тоже услышал визг и, наверное, решил, что на этот раз вместо золота я принес к нему в кармане бездомного котенка.
— Ничего не случилось, — быстро ответил я, при этом напряженно оглядывая тьму за окном, и каждый миг ожидая новой пакости. — Только, кажется, у меня вот-вот заведутся приятели, которые очень любят пошалить.
— Ты хочешь пригласить их сюда, чтобы я их тоже нарисовал? — Марсель вытер капельки пота со лба. Он работал всю ночь,
— Ни в коем случае не приглашу их к тебе и даже вышвырну вон, если они сами придут, — ответил я Марселю.
— Почему?
— Потому что они относятся к тем гостям, которые любят прихватить с собой все, что им приглянется.
Марсель попытался кивнуть с понимающим видом, хотя на самом деле не понял ничего. Он вокруг себя не видел никаких гостей, не слышал стука в дверь и вообще никого не замечал, но уже привык к тому, что я вижу рядом с нами тех, кого сам он увидеть не может.
— До знакомства с тобой я и не подозревал, что рядом с нами существуют те, о ком можно прочесть только в сказках и не в единичном экземпляре, а в бесчисленных количествах, — зевнув, пробормотал он.
Работать больше у него не было сил, но сегодня ночью продолжать труды было и не надо. Картина завершена, и я, даже будучи самым суровым критиком, не смог бы не назвать ее шедевром. Похоже, после знакомства со мной Марсель стал не только понимать, что вокруг него существует целый незримый сказочный мир, но и работать вдвое, нет, в стократ быстрее, чем раньше. Возможно, раньше он был медлителен, потому что считал свои работы никому не нужными и далеко не совершенными, но теперь, когда нашелся хоть один искренний ценитель, Марсель готов был отдать всего себя искусству, работать без сна и отдыха всего лишь за похвалу. А может быть, каждый одаренный, хотя бы в мечтах пообщавшийся с ангелом, испытывал прилив творческих сил. Мой светлый ореол тоже был всего лишь иллюзией, но Марсель принимал его за правду только потому, что ему так хотелось.
Недавно я дал Марселю адрес поместья, где поселил Ориссу, и назначил ему незримого проводника, который подтолкнул художника к тому окну, в которое можно было увидеть, как музицирует моя подопечная. Марсель видел Ориссу всего лишь однажды, да и то всего несколько мгновений, но запечатлел на холсте ее черты так, будто она сама позировала ему всю ночь. Стоило только убрать тонкую, похожую на венок рамку, и картина показалась бы мне сценкой из жизни. Казалось, стоит только подойти, протянуть руку и прикоснешься к плечу Ориссы, на которое кокетливо спадают непокорные длинные пряди волос. На картине девушка сидела за клавесином. В жизни Орисса тоже большую часть времени проводила за клавесином, а остальную тратила на мелочные козни. Кисть художника тонко обвела опущенные вниз ресницы, но глаза все равно были видны, и в них плясал едва заметный лукавый огонек. Как Марселю удалось уловить неуловимое, запечатлеть на холсте навеки то, что даже в жизни нельзя было задержать даже на миг. Все было выполнено кистью идеально: каждый локон, каждое кружево на лиловом платье, каждый корешок книги в затененной библиотеке за спиной натурщицы. Мне не понравилось только то, что тьма сгущается за спиной Ориссы и приобретает форму крыльев, не потому, что это было некрасиво, напротив, очень даже романтично и интригующе то, что на плечи девушки, сидящей за клавесином, ложится тень от чьих-то крыльев. Просто это был нехороший знак, как будто тень довлеет над Ориссой, подкрадывается к ней сзади и хочет погубить ее. Но чья это тень? Тень дракона или тень смерти?
— Тебе она нравится? — Марсель имел в виду картину.
— Как и все твои работы, — кивнул я. — Только скажи, зачем ты нарисовал эту тень, и крыло, которое касается плеча девушки?
Марсель только пожал плечами и произнес:
— Мне показалось, что я его видел.
— А сама Орисса? Какой она тебе показалась?
Марсель уставился куда-то в пространство и долго думал, прежде чем ответить, будто пытался найти одно точное слово и никак не мог его подобрать.
— Неживой, — наконец сказал он.
Браво, Марсель, мысленно похвалил я, ты сумел охарактеризовать одним словом мое творение, хотя тебе и трудно было сказать такое об Ориссе.
— То есть, она говорит, она двигается, она играет и довольно неплохо, но все, что она делает, кажется мне вынужденным, будто кто-то поселился внутри нее, или какая-то дурная кровь разлилась по ее венам и побуждает ее к действиям изнутри, как кукловод ведет марионетку. Ты, наверное, будешь смеяться надо мной за такие сумасшедшие предположения.
— Вовсе нет, — возразил я, как можно было смеяться, если ему удалось так тонко подметить истину.