Живая вода мертвой царевны
Шрифт:
– Ксения! Опомнись! Академики люди преклонного возраста, – попытался воззвать к логике сестры ректор, – самому молодому под семьдесят.
– Не знаю, каким способом она их обслужила, – продолжала истерику Ксения Игоревна, – но точно всем, чем имеет, порадовала. Я так это дело не оставлю!
– Мама, тише, – попросил Егор.
– До министра дойду, – ярилась Ксения.
– Работа Орловой оказалась лучше моей, – мрачно констатировал Кратов, – я сам виноват.
– Ты талант, а она шлюха! – заорала Ксения. – Филипп! Если эта дрянь поедет вместо Гоши в Виллидж, она наш институт опозорит! Англичане крайне щепетильны. Ляжет Орлова
– Фиг вам! – по-детски отреагировал Яков Миронович. – Прямо сейчас позвоню декану Брауну и объясню, что чрезвычайно талантливую девушку оставили в Москве, наградив ничего не значащей бумажкой. А к вам отправили стандартно мыслящего отличника, племянника ректора. Хотите скандал? Вы его получите!
– Она и с ним трахалась! – заорала Ксения. – Я Брауну тоже могу правду сказать!
Яков Миронович повернулся к ректору:
– Вы слышали слова своей сестры? Впрочем, тут полно других свидетелей. Объясните Ксении Игоревне, что ее огульное обвинение я считаю оскорблением и жду официального извинения. Если через сутки Ксения Игоревна не сделает этого, я подам в суд и выиграю его. Вам, Егор, могу посоветовать более тщательно работать над конкурсным докладом, но, мой друг, в науке есть ремесленники, а есть поэты. Вы из первой категории, Орлова принадлежит ко второй. Так распорядилась генетика. Современники говорили, что Сальери работал больше Моцарта, но, увы, гением от трудолюбия он не стал. Смиритесь с очевидным. Вам кажется, что перед симпатичным умным юношей из благополучной семьи легко распахнутся все двери? Не стану спорить, оно так. Но есть храм, в который для вас вход закрыт, а сирота Орлова, дитя без денег и покровителей, легко туда войдет. Она талант, вы нет. Такова реальность. Чем раньше вы это осознаете, тем проще станет ваша жизнь. И последнее. Прекратите сплетничать о Наталье. Она воровка? Наркоманка? Убийца? Похитительница детей? Где хоть какие-то свидетельства ее вины? Украденные вещи, заявление в милицию, разбитая во время пьяного дебоша чужая машина? Ничего нет! Одни сплетни!
– Она спит со всеми, – выпалил Егор, – без разбора.
– И с вами, мой друг? – вдруг ехидно спросил Горелов.
– Нет, – покраснел Кратов, – я не любитель секонд-хенда.
– Значит, уже не со всеми, – констатировал академик, затем повернулся к членам студсовета: – А вы, господа? Кто из вас подтвердит свои отношения с Натальей?
Гробовое молчание было ответом. Яков Миронович взглянул на ректора.
– Полагаю, все понятно?
И снова никто не произнес ни слова.
Глава 16
На следующий день Ксения Игоревна принесла извинения Якову Мироновичу. А институт раскололся на два неравных лагеря, одни, их было большинство, поддерживали Кратова, другие стояли горой за Орлову. На доске объявлений регулярно появлялись дацзыбао со словами: «Орлова берет двести рублей в час». Или «Секс только в извращенной форме. Ваша Натали». Затем кто-то выбросил в Интернет фото, изображающее Орлову в столь неприличном виде, что ректор собрал весь коллектив и сказал: «Если кто-нибудь позволит себе нечто подобное еще раз, мы его найдем и с позором выгоним вон».
Но
– Я ничего не знала, – потрясенно прошептала я, – почему Натка мне ни словом не обмолвилась?
– Волновать не хотела, – быстро нашла причину Маша.
Меня охватила ревность.
– Но тебе она рассказала!
Маша с удивлением взглянула на меня.
– Я здесь работаю, как от меня происходящее скрыть? Слушай, зачем ты пришла?
Я попыталась изобразить смущение.
– Отложила в магазине, тут неподалеку, сапоги. Денег не хватает, три тысячи. Подумала, перехвачу у Натки.
– Ее сегодня нет, – отрапортовала Кутепова.
– А где она, не знаешь? – задала я вопрос дня.
Маша потерла переносицу.
– Она мне в пятницу что-то говорила… вроде поедет на целый день в библиотеку, куда-то в город… извини, забыла. Или ей надо перед Англией собрать справки… нет Орловой сегодня. Ты ей позвони.
– Натка не отвечает, – протянула я.
– Значит, сидит в читальном зале, – уверенно заявила Маша, – ты ее не ищи. Орловой надо перед отъездом много чего написать. Она с тобой сама свяжется. Не волнуйся, с ней полный о’кей! Извини, не могу тебя выручить, денег всего триста рублей до получки. Ой! Кто-то хочет со мной поговорить.
Кутепова взяла со стола замигавший голубым огоньком сотовый.
– Алло! О! Привет! Как дела! А-а, ага! Нет, нормально. Сейчас не могу, занята! Хорошо! Ладно, успокойся. Ну… ну… я на работе!
Кутепова покосилась на меня, я встала, отошла к окну и сделала вид, что любуюсь на залитую солнцем улицу.
– Спокойно, – тихо сказала Маша, – нет повода для истерики. Поговорим попозже. Миша, не дергайся!
– Нет, я устал! – заорал за моей спиной мужской голос. – Больше не могу так жить! Пусть Войтюк что-то другое придумает! Нет сил! Умираю!
Я обернулась и от неожиданности ойкнула. Пока я, демонстрируя хорошее воспитание, делала вид, что не слышу чужую беседу, в кабинет ввалился не кто иной, как преподаватель психологии школьников, аспирант института имени Олеся Иванко, девичья мечта Ленки Викторовой, белобрысый, смахивающий на поросенка Михаил Петрович Ковалев.
Меня он не узнал, что совершенно неудивительно. Семинарских занятий у нас по его предмету нет, а лекции Ковалева я банально прогуляла. Ну умираю я от скуки, слушая, как аспирант с выражением усталого крокодила вещает о проблемах семилеток.
– Мне нужен Войтюк! – потребовал нежданный гость.
– Ты же со мной по мобиле говорил, – растерялась Кутепова, – я думала, ты на работе.
– Нет, я сюда приехал, потому что умираю! – заорал Ковалев.
Маша предостерегающе кашлянула и сказала:
– Извини, у меня посетительница.
– Плевать, – проревел Михаил Петрович. – Где Войтюк?
Кутепова покосилась на меня.
– Геннадий уехал в командировку, он за границей!
– Я погибаю, – простонал Михаил Петрович, – меня скрутило и не отпускает!