Живи и ошибайся 2
Шрифт:
Возницы уже переставили кареты на колёса и можно было пользоваться личным транспортом.
И правильно сделали. Выставка была закрыта, а на подступах к зданию скопилась пара сотен зевак. Вот она, слава и популярность! Мы еле пробились через толпу, усердно работая локтями и требуя пропустить. Скандал вокруг «Флибустьеров» получился знатный. Ректор, конечно, шипел словно змей, но это не отменяло успеха, достигнутого пусть и таким печальным способом.
Упаковывали и грузили на подводы картину грузчики под руководством Алексея. Я же предпочёл побеседовать с возможными свидетелями. Время смерти (пусть и без новомодных градусников) мы уже установили — вечер пятницы. Хотелось узнать кто что видел и запомнил.
Первыми меня удивили слова сторожа. Правда, для стимуляции памяти я аж целый рубль заплатил. Зато мужчина честно признался, что открывать зал с утра не пришлось. Он, конечно, пришёл как и положено с ключами. Вот только дверь не была заперта. Это конкретный косяк сторожей. То, что закрывать дверь мы могли сами, не отменяло проверку. Сторож должен был лично посмотреть вечером. Не став заострять на этом внимание, я продолжил расспросы. Меня интересовало, кто приходил в пятницу на выставку. Вдруг сторож запомнил.
— Не видел я, барин. Нам не положено, — крестился в подтверждение своих слов мужчина.
— А истопник? Он же должен был проверить печь. Вдруг пожар?
— Дык это ж с утречка, — напомнил сторож о том, что уже весна.
На улице действительно потеплело. Снег ещё лежал, но даже дороги почти очистились. Позже я расспросил истопника и услышал от него подтверждение слов сторожа. Вахтёр, принимающий одежду в гардероб также не порадовал. Не все посетители снимали верхнюю одежду. Студенты точно этим не заморачивались.
В последние дни интерес к картине сошёл на нет. Зрителей было мало, да и наших подставных критиков мы не использовали. Получалось, что на момент смерти никого из «своих» рядом с Тырановым не было.
Пообщавшись ещё с парочкой слуг, я выяснил, что они видели на выходе из здания трёх мужчин и одну даму. Не из благородных и в возрасте. Эти горожане пришли под вечер, заплатили, посмотрели и ушли. Первые двое мужчин ушли раньше, но и последние посетители отстали от них ненадолго. От силы минут на пять. Никто их лиц не запомнил, поскольку подобных зрителей за последний месяц в зале побывало много.
— Не художники, не соперники по ремеслу, — сделал вывод из моего отчёта Алексей.
— При условии, что убийца выходил через тот же вход, — добавил дед. — Мог по коридору уйти через задний двор.
— Не мог, — отрицательно покачал я головой и пояснил, какие меры предприняты ректором, чтобы наша публика не шлялась по университету.
Доступными были один коридор и зал. Остальные проходы или заперты, или охранялись дежурными. Доверять безоговорочно я бы не стал, но без ключа выйти наружу посторонний не мог.
— Есть вероятность, что это был университетский работник. Он мог открыть любые двери, — продолжал гнуть своё дед.
— Не буду спорить, пока мы не поймём мотив, — ответил я.
— С мотивом засада, — тяжело вздохнул друг. — Тыранов не был ни склочником, ни спорщиком, ни антисоциальным элементом.
С такой характеристикой я был полностью согласен. Тыранов действительно никогда не конфликтовал, не мог отстаивать свою точку зрения. Не зря же нам так легко удалось заманить его в поместье и сподвигнуть на написание такой неоднозначной картины.
— Похороны послезавтра, — напомнил Лёшка. — Брату сообщить не сможем, а дядя вроде бы приезжал в Петербург.
— Они откуда-то из Подмосковья, — припомнил я родственников Тыранова. — Не думаю, что до сих пор в столице.
— Нужно поспрашивать, а то неудобно, — деликатно обозначил ситуацию Алексей.
К моему удивлению, у Куроедова имелся адрес родни Тыранова. Дядя и тётя первым делом нашли в Петербурге племянника и даже пытались встать у нас на постой. Тыранов комнатами не распоряжался и пояснил родственникам, что это не совсем удобно. Потом вместе с секретарём Куроедова нашёл им поблизости комнату. То, что родственники до сих пор в Петербурге, я сильно сомневался, но проверить это стоило. Как оказалось, не зря.
Какие-то дела задержали семейство Тырановых в столице. Народная молва донесла печальную весть и родственники пребывали в растерянности.
— Господин Титов, у нас совершенно нет средств на похороны, — утирала слезу тётушка.
— Не стоит волноваться, я беру затраты на себя. Или вы хотели на родине похоронить?
— Нет-нет, в столице будет удобно, — подключился старший Тыранов.
Обсудив ещё некоторые детали и выдав безутешным родственникам сто рублей, я отправился в медицинскую академию. Скандально известную картину уже перевезли и требовалось проверить, как разместили полотно. Чувствую, что теперь проблемы будут у медиков. Те петербуржцы, кто ещё не видел картину, точно захотят приобщиться. Как бы нас и оттуда не турнули.
Проездил я, как оказалось, без толку. По какой-то причине президент Императорской академии художеств господин Оленин решил, что может забрать полотно в свои стены. Тем более денег мы не просили, а в память по невинно убиенному художнику можно было позволить такой широкий жест.
В общем, когда уже мои компаньоны только-только упаковали полотно, закрепив его вертикально на связке из телег, приехал посыльный из академии художеств с предложением. Очень удачно всё получилось. Нам забот меньше, а Тыранову достойная память.
Наверное, я никогда не смогу полностью принять ситуацию. Чувство вины будет преследовать меня. Парень ведь мог прожить долгую жизнь. Пусть немного скучную и не совсем богатую. Теперь же о нём останется только память. Алексей тоже испытывал сожаление, но заметил, что лучшей рекламы мы и ожидать не могли.
Что творилось на похоронах, не передать словами! Мне показалось, что половина Петербурга пришла проститься с Тырановым. Я ещё понимал студентов-художников или просто тех, кто приходил на выставку. Но каково было моё изумление, когда в первых рядах я заметил Пушкина!