Живи и ошибайся
Шрифт:
Караван уже убыл обратно в имение, забрав все сани и одну крытую повозку. Загрузили обоз в основном металлом и кое-каким инструментом. Ничего приличного из последнего даже за большие деньги в столице не нашли. По этой причине обоз оказался полупустым. Сукно и шерсть в столице тоже брать дорого. Скорее всего мы догоним обоз, если тяжеловозы не подведут. В любом случае придётся к кому-то пристраиваться. Путешествовать таким малым составом, что остался у нас, может быть опасно.
С художником мы позже провели небольшой курс владения огнестрельным оружием. Он из мещан и далёк от «мужских забав»
До Москвы дорога была относительно спокойной, в том смысле, что разбойников нет. Зато много обозов и караванов. Нам уже не уступали дорогу, поэтому быстро двигаться не получалось. Ещё и Тыранов стал просить заехать по пути в Сафонково к учителю и получить напутствие. Это «по пути» было относительным, и я был категорически против остановок. Неизвестно сколько дней мы проведем в Москве. А возвращаться домой по весенней распутице ещё то удовольствие. Да и по льду через Волгу идти лучше в феврале, а не в марте.
— Отправь письмо, — уговаривал Алексей Тыранова. — Пусть пишет ответ к нам в имение. Пригласи кого-нибудь из друзей. Мы всем будем рады.
Ну-ну, мало мне своих нахлебников.
Проблемы Тыранова отошли на второй план, когда мы прибыли в Москву. Холод стоял собачий. Еще и метель такая, что в двух шагах ничего не видно, а нам же дела нужно делать. Где там Комитет сахароваров, мы знать не знали, а интернет ещё не изобрели. Плохо, что и спросить не у кого. Вернее, спросить-то можно, но мало кто в курсе. Спустя пять дней бестолкового тырканья по разным инстанциям я готов был плюнуть на всё и отправляться дальше.
Алексею пришла в голову идея поинтересоваться у купцов, и их совет привёл нас в Московское общество сельского хозяйства. С его председателем и действительным статским советником господином Масловым встретиться не удалось — не того полёта мы птицы. Зато выяснили, что с Комитетом сахароваров как-то завязана Земледельческая школа, руководит которой профессор Московского университета Михаил Григорьевич Павлов.
Вот к этому учёному мужу мы и пробились со своей просьбой. Побегать между корпусами университета конечно пришлось, почти три часа убили, чтобы отыскать кафедру опытной физики и самого ординарного профессора.
Павлов мне чем-то напомнил артиста Калягина в молодости. Такой же круглолицый и «в теле».
Он оказался занятным дядькой и совершенно не понял, чего мы от него хотим. Начал рассказывать о своих планах по приобретению земельного надела для практических занятий учеников Земельной школы. Долго выспрашивал про почвы в моём поместье, вещал о том, как нельзя ориентироваться на опыт иностранцев, потому что у нас другой климат и другие условия.
Мы с Лёшкой всё это время покладисто угукали и еле вставили вопрос, как нам стать членами Комитета сахароваров. Снова порадовали профессора. Его энтузиазму не было предела и красноречие продолжилось.
— Блин, — ругался я, когда мы покинули этого безусловно выдающегося человека, но уж очень болтливого. — На фига нам это членство? Одни затраты.
— Вдруг пригодится, — отозвался Лёшка. — Согласен, времени потеряли прилично. Хотя теперь будем журнальчик получать.
— И
Оказалось, купцы нас серьёзно надули. Или они сами не поняли, что там за комитет образовался. Никому наше членство оказалось не нужно. В нём были заинтересованы только те, кто желал получить помощь, деньги или советы по производству сахара. Вообще-то мы один совет от профессора тоже получили. Он рекомендовал со всем своим хабаром перемещаться на юг, куда-нибудь под Киев, там сажать свёклу и строить сахарный завод. Бежим и спотыкаемся. Безусловно, он всё правильно сказал, но мы и в своём регионе свёклу вырастим.
Тыранов в наше отсутствие занимался рассылкой писем и в целом не скучал, делая какие-то эскизы. Позже, уже в дороге, они с Алексеем дотошно обсудили сюжет полотна и расстановку фигур.
— Ты же писал портреты. Это всё то же самое. Только все портреты на одной картине, — успокаивал Тыранова мой друг.
По вечерам на станциях Алексей даже позировал для будущей картины. Я тоже обзавёлся портретами, но в сложный творческий процесс не вмешивался, предпочитая слушать Лёшкины разглагольствования. Друг читал лекции, даже когда мы дружно простыли и еле находили в себе силы добраться до кроватей на почтовых станциях.
— Ты про золотое сечение в курсе? — уточнял он у тёзки. — А теперь ещё про динамику узнаешь.
Пояснял Алексей это понятие на примерах, рисуя какие-то квадратики и треугольники. То, что сейчас практически все пейзажи статичны, Тыранов согласился и с интересом слушал про то, как для передачи динамичности смещаются световые пятна и листья деревьев изображаются на упруго согнутых ветках, как важно использовать диагонали в изображении и так далее.
До того момента, как мы вышли на лёд Самарки, общая концепция будущего полотна была решена. Художник уже не пытался возражать, приняв за правило, что «клиент всегда прав». Хочет заказчик получить нечто странное — его право.
Первыми поприветствовали барина, вернувшегося из путешествия, жители Александровки. Они же и сообщили, что обоз вернулся пару дней назад. Мы его так и не догнали по причине задержки в Москве. Оба заводика — сахарный и спичечный — простаивали из-за отсутствия сырья. Это было ожидаемо и меня ничуть не расстроило. Не вышли мы ещё на такие объёмы, чтобы обеспечить полноценную работу.
— Вот здесь у пристани и поставим макет корабля, — распинался Лёшка перед Тырановым. — А на взгорке будет творческая дача.
Парень оглядывал заснеженный пейзаж и помалкивал. Думаю, он понимал, что подготовительной работы будет у всех много, и не только у него. Тут не только подбор натурщиков и эскизы, но и макет корабля в натуральную величину нужен. До конца идею Лёшки я так и не принял, но согласился, что портреты моей семьи кисти ученика Венецианова с годами будут стоить больше, чем акварели никому не известного Йохана.
Родное семейство и дворня встречали загулявших хозяев как вернувшихся с войны героев. Тут и слёзы радости, и вопросы о дороге, и ворох отчётов о том, что за время нашего отсутствия случилось в усадьбе. Лиза, как и положено жене этого времени, проявила уважение и терпение к мужу-путешественнику. Максимка мало что понял, ему и без папы было хорошо.