Живи, ирбис!
Шрифт:
Зорик скачет рядом. Глупый! Ничего не понимает. Мокрые кусты хлещут по лицу… Скорее! Скорей!
Поваленная сосна на пути. Обежать кругом некогда… Прыжок! Нога застревает в сплетенье поломанных сучьев. Лина падает. Вскакивает. И валится снова. В, левой ступне нестерпимая режущая боль. «Наверное, сломала ногу… Что же делать?»
Минуты две Лина неподвижно лежит на колком крошеве сучьев и хвои. Если не шевелиться, боль вроде бы затихает.
Зорик участливо тянется к ней, траурно-темные тучи безостанвочно бегут над тоненькой лирой его
— Уйди, Зорик! Ты ведь не поможешь.
Ляна напряженно думает. Пока грузная баржа остается на плаву, шторм для нее особенно не страшен. Но скоро-скоро она завязнет на мели, и тогда многотонные волны начнут разбивать в щепу ее смоленое черное брюхо. Люди будут тонуть, звать на помощь…
Счастливая догадка осеняет ее вдруг:
«Записку!.. Зорик таскал записки тете Дусе. Может быть, он и сейчас?..»
Лина торопливо шарит по карманам. Прекрасно! Записная книжка, пусть промокшая, здесь, в кармане тужурки. Вот и карандашик. Нетерпеливо листает книжку. В середке сохранилось несколько сухих листков. Так… Что же писать?..
«У Дальнего мыса погибает баржа. На ней люди. Спасайте! Семафорьте «Нахимовцу». Скорей. Скорей!» Хватит… О себе пока ничего не надо.
— Зорик! Подойди, милый, поближе. Еще ближе. Вот так… Чем же привязать?
Лина быстро расшнуровывает ботинок.
— Ну, Зорик, спокойно! Да не верти головой, глупыш ты этакий! Минутку… Ну, вот и готово. Беги теперь! К тете Дусе за компотом. Понимаешь?! Ну что же ты стоишь? Беги, тебе говорят! В лагерь! Понимаешь?
Зорик оторопело смотрит на нее и не трогается с места. Лина в отчаянье зажимает лицо руками.
— Ну, как объяснить тебе? — спрашивает она со слезами. — Ждешь еще один листок? На, вот!
Она открывает второй листок из блокнота и натыкает его на веточку рога.
— Теперь понимаешь?
Зорик скосил глаза на белый листок, тряхнул головой, потоптался на месте… и вдруг опрометью кинулся к лагерю. Лина улыбнулась сквозь слезы. Уж этот доставит вовремя! Зорик не опоздает…
Вон он мелькает между кустами на дальнем повороте.
— Спеши, Зорик! Спеши, дорогой!
Превозмогая боль, Лина садится на поваленное дерево. Отсюда видно море… С караваном творится что-то непонятное. Буксир бросил среди моря две уцелевшие баржи и торопится на помощь оторвавшейся. Волнами и ветром ее отнесло уже совсем близко к берегу… А те две покачиваются на месте. Наверно, бросили якоря.
Вот буксир, покрякивая надтреснутым гудком, пятится к одинокой барже. Зацепил. Тащит к остальным.
Лина облегченно вздохнула. «Может быть, все обойдется? Наверно, зря я такую тревогу подняла? Ничего не понимаю в морском деле и уже решила — погибнет баржа! Теперь ясно: все кончится благополучно… Но нет. Снова что-то не так… Из оставленных барж одна по-прежнему стоит на месте, а вторая, медленно покачивая бортами, разворачивается боком к ветру и уходит, уходит к берегу. Сорвалась с якоря.
Буксир отчаянно гудит, меняет курс, спешит наперерез…
Вот
Лина снимает ботинок с больной ноги. Стопа жутко распухла. О том, чтобы добираться в лагерь самой, нечего и думать. Придется ждать помощи здесь…
Снова гудки. Лина вздрагивает. Сейчас каждую минуту может нагрянуть новая беда… Так и есть! Одна из барж снова отделилась. Ее несет сюда… А что же буксир? Он весь содрогается от усилий, как забуксовавший самосвал, но не трогается с места, хотя сейчас на прицепе у него осталась всего одна баржа. И волны почему-то стали вдруг перекатываться через его палубу… Ах, вот что! Буксир сидит на мели. Даже отсюда видно, какую муть поднял он со дна своим винтом.
Баржу неотвратимо несет к берегу. Что же теперь будет?!
Все ближе и ближе ее длинное черное тело. Мечутся люди на палубе. Побежали к корме. Там болтается на канате затопленная лодка. Вот кого-то спускают на веревке. В руке у человека ведро. Наверно, надеются вычерпать воду из лодки и спастись в ней…
Но где там! Беднягу сразу накрыло волной, выбило ведро из рук. Его снова поднимают на палубу.
Из надстройки выбежала женщина с ребенком на руках. В юбку ее вцепилась девчушка, совсем еще маленькая, лет шести, не больше. Заметались в панике от одного борта к другому… Что же теперь будет?!
Вот опять гудок. Но какой-то далекий. Это уже не сиплое кваканье буксира… Уж не «Нахимовец» ли? Ведь только у него такой густой музыкальный бас!
А вот он и сам вырвался из-за ближнего мыса! Мчится сюда. Не ползет как буксир, а словно бы летит, разрубая волны своим высоким волнорезом. Снежно-белые валы, будто крылья, колышутся и трепещут вдоль его бортов.
Лина в нетерпенье пристукивает кулаком по стволу.
— Живей, «Нахимчик»! Милый, живей!
Почти не сбавляя бешеного хода, катер делает вираж вокруг баржи. Широкой пенной полосой змеится на волнах его след… Принимает буксирный трос. Взбурлил винтом громадные буруны… Потащил! Тысячетонная баржа покорно поворачивает нос против ветра и лениво трогается в путь.
«Нахимовец» держит курс к застрявшему буксиру. Долго, упрямо пробивается против волн. Добрался наконец. Осторожно подходит. Принимает канат с буксира. Баржу, наверно, пока отцепил: она, приседая на волнах, снова поворачивается боком к ветру.
«Нахимовец» сдал назад, замер на миг, словно бегун перед стартом, и, коротко вскрикнув, сильно рванулся вперед. По железному корпусу буксира пробежала дрожь. Со второго рывка буксир ткнулся носом в волну, задрожал, задергался и вдруг плавно закачался на волнах. Значит, сорвался с мели. Оба судна — спасенное и спаситель — дружно загудели.