Живи высочайшей милостью
Шрифт:
Пастор добежал до здания, в котором они остановились, и стал тяжело подниматься по лестнице. Следуя за ним, Лэнсинг остановился у границы освещенного костром круга. Пастор рухнул на пол у самого огня и лежал, притянув колени к подбородку и обхватив плечи руками, в позе младенца во чреве матери, словно бы пытаясь защититься этим от ужасов окружающего мира.
Генерал опустился перед ним на колени, остальные стояли вокруг, со страхом наблюдая за происходящим. Услышав шаги Лэнсинга, генерал резко поднялся.
— Что
— Вы слышали вой?
— Да, и гадали, что бы это могло быть.
— Пастор испугался воя, зажал уши руками и побежал.
— Простой испуг?
— Думаю, да. Он уже перед этим был не в своей тарелке. Пастор произнес целую речь — бессвязную и нелогичную. Я пытался успокоить его, но он воздел руки и стал кричать, что Бог покинул его.
— Невероятно! — воскликнул генерал.
Сандра, сидевшая рядом с пастором, поднялась, обхватив руками голову.
— Он страшно напряжен, весь будто завязан узлами. Что нам с ним делать?
— Оставьте его в покое, — распорядился генерал, — пусть приходит в себя. Если он не справится сам, мы бессильны.
— Ему бы не повредила хорошая доза спиртного, — предположил Лэнсинг.
— Да, но как его заставить выпить? У него же зубы стиснуты; чтобы рот открыть, нужно сломать челюсть. Может быть, попозже?
— Как ужасно, что это случилось с ним! — воскликнула Сандра.
— С самого начала нашего путешествия он шел к этому, — произнес генерал.
— Как вы думаете, он выпутается? — спросила Мэри.
— Мне приходилось сталкиваться с подобными случаями, — ответил генерал, — в военной обстановке. Иногда все кончается благополучно, иногда — нет.
— Надо, чтобы он согрелся, сказала Мэри — У кого-нибудь есть одеяло?
— У меня два, — откликнулся Юргенс. — Я захватил их с собой, на всякий случай.
Генерал отозвал Лэнсинга в сторону и спросил:
— Действительно этот вой со стороны холмов был так ужасен? Мы слышали его, но приглушенным.
— Это на самом деле было ужасно, — ответил Лэнсинг.
— Но вы же выдержали?
— Ну да. Но во мне не было того эмоционального напряжения, что владело пастором. Он был в состоянии стресса, и едва он в крике обратил свою жалобу Богу, как с холмов понеслись жуткие тоскливые звуки.
— Испуг, — произнес генерал с отвращением. — Бесстыдная, неприкрытая трусость!
— Пастор ничего не мог поделать, он потерял контроль над собой.
— Надутый праведник, — выговорил генерал презрительно, — показал наконец себя во всей красе.
Мэри вспылила:
— Можно подумать, что вы рады случившемуся.
— Нет, — возразил генерал, — вовсе нет. Все это неприятно. У нас теперь двое калек, которых нам надо тащить с собой.
— Почему бы вам не приставить их к стенке и не расстрелять? — сквозь зубы спросил Лэнсинг. — О, извините, я забыл,
— Никто из вас не понимает простой вещи, — сказал генерал. — В рискованном предприятии, вроде нашего, только жесткость может обеспечить успех.
— Вы достаточно жесткий человек, — заметила Сандра, — чтобы восполнить возможный недостаток этого качества у всех остальных.
— Я вам не нравлюсь, — констатировал генерал, — но это меня не задевает. Никому не нравится жесткий командир.
— В том-то и дело, — возразила ему Мэри, — что вы вовсе не наш командир. Мы все прекрасно можем обойтись и без вас.
— Думаю, — сказал Лэнсинг, — настало время покончить с этим. Я высказал против вас, генерал, немало резких обвинений, и каждое сказанное мною слово было обдуманным. Но я готов взять их обратно, если вы их забудете. Если мы будем пускаться в пустые перебранки вроде теперешней, наше рискованное предприятие, как вы его назвали, не кончится добром.
— Замечательно! — воскликнул генерал. — Вы заговорили как мужчина, Лэнсинг. Я рад, что вы на моей стороне.
— Не уверен, что дело обстоит именно так, — возразил Лэнсинг, — но охотно сделаю все от меня зависящее, чтобы ладить с вами.
— Тише, — перебила их Сандра, — замолчите и слушайте! Мне кажется, вой прекратился.
Они притихли и прислушались: вой действительно утих.
Глава 16
ЛЭНСИНГ ПРОСНУЛСЯ РАНЬШЕ ВСЕХ и огляделся. Рядом под грудой одеял лежал пастор, чуть расслабившись, но по-прежнему сохраняя позу зародыша в чреве матери.
Юргенс сидел у костра, присматривая за кипящим котелком с овсянкой. Заботливо собранная кучка углей окружала кофейник, не давая ему остыть.
Лэнсинг вылез из спальника и присел рядом с Юргенсом.
— Как пастор? — спросил Лэнсинг.
— Сейчас вроде ничего. — Юргенс позволил себе отвлечься от овсянки. — Последние несколько часов он чувствует себя неплохо. У него был озноб, его всего трясло. Я не стал никого будить — все равно ему нечем помочь. Я присматривал за ним и следил, чтобы он был хорошо укрыт. В конце концов озноб прекратился, и ему удалось заснуть. Знаете, Лэнсинг, ведь мы могли взять с собой какие-нибудь лекарства. Почему никто из нас об этом не подумал?
— У нас есть бинты, обезболивающие и дезинфицирующие средства, — возразил Лэнсинг, — полагаю, это все, что было нам доступно. Боюсь, пользы от других лекарств мало — ни у кого из нас нет никаких медицинских познаний.
— Мне кажется, — заметил Юргенс, — генерал был ужасно груб с пастором.
— Генерал испугался. У него и у самого проблем довольно.
— Не вижу, с чего бы.
— Он считает, что отвечает за нас. Для людей его типа это вполне естественно. Его беспокоит любой наш шаг, любая мелочь. Это нелегко.