Живи!
Шрифт:
Под майкой давит в бок жестким уголком тетрадь наблюдений. Крадучись, иду на кухню. Вот что здесь есть: сложенная из кирпичей печь с остывшими углями в очаге, маленький круглый стол, три табурета и шкаф с прозрачными дверцами, полки заставлены кастрюлями, чашками и тарелками, в граненом стакане — ложки с вилками. В темном углу — груда угля, а в углу, куда сквозь круглое окошко, вырезанное в стене, падает свет фонаря, свален картофель. На столе масляная лампа, солонка и полбуханки ржаного хлеба. Нахожу в шкафу с посудой охотничьи спички и зажигаю лампу. Сев на табурет, бережно кладу тетрадь на стол.
Отрезаю ломоть, посыпаю солью и начинаю жевать. Соль крупная, серая, грубого помола, она щекочет нёбо и вкусно тает на языке. М-м… Наслаждаюсь. Неужели я забыл вкус соли? Переворачиваю страницы не торопясь, разглядывая вначале старые записи — обычные дорожные заметки. Я немного страшусь того, что увижу там, на последних страницах.
Интересно, где здесь туалет? Когда я жил в гостинице, постояльцы ходили в специальную кабинку, оборудованную в стволе высохшего дуба. Но она далеко отсюда, да и предназначена только для жильцов.
Ладно, потерплю.
Открываю тетрадь с конца, ныряя как в омут — с головой.
Не каждый третий, но каждый второй, увидев меня, скажет: ого! И подумает он: это хорошо, и действительно станет так.
Что за бред? Я под градусом, что ли, был, когда писал? Да нет вроде, почерк ровный, буквы не пляшут, даже наоборот, слишком правильные. Хм, заглянем в середину.
— Каса-атик, — сказала она мне.
— Каса… — ответил я.
— Что? — спросила она. — Что ты хочешь этим сказать, Влад?
— Нашла каса на комень.
— Но почему именно на «комень»?
— Буква заблудилась, — говорю я и, натурально, начинаю плакать. — Заблудилась буква!
Захлопываю тетрадь, утирая пот со лба. Что это?! Очередное утонченное издевательство? Кто-то подделал мой почерк и записал в личный дневник эту чушь? Я слишком рано расслабился, забыл, что я, скорее всего, в стане врага. Они хотят усыпить мою бдительность… но, боже, до чего нелепый способ они выбрали!
Вновь листаю страницы. Чтение явно составленных безумцем предложений доставляет мне болезненное удовольствие.
Вчера с Иркой слушали радио.
Действующие лица: я (Влад), Ирка, радио.
Радио: Говорит радио «Бубнеж»!
Я: Диктор сказал «Бубнеж»?
Ирка: Мухоморов объелся? Он сказал «радио «Рубеж»»!
Радио: Сообщаем официально…
Ирка: Пиво будешь?
Я: Отрава это, а не пиво. Моча горного козла.
Радио: По официальным источникам…
Ирка: Другого нет. Ты совсем не ревнуешь?
Я: Из-за этого парня? Вы же только гуляли.
Ирка: Да, мы только гуляли. Но почему ты совсем не ревнуешь?
Радио: Официально главой МИДа сейчас является…
Я: По радио третий раз сказали «официально». По-моему, это неправильно.
Ирка: Очень странно, что ты не ревнуешь.
Влад: А зачем?
Я: Кто это сейчас сказал?
Ирка: Сказал — что?
Радио: … с официальным визитом посетил…
Я: Сказал «А зачем?».
Ирка: Ты и сказал.
Влад: Я?
Я: Ну вот, опять! Кто за меня всё время говорит?..
Радио: … официально утвержден как глава выборного собрания…
Ирка: У тебя крыша поехала.
Закидываю тетрадь в угол, к картошке, и начинаю нервно посмеиваться. Чтоб успокоиться, встаю и прохаживаюсь из угла в угол, затем сажусь обратно. Итак, записи в дневнике обернулись пшиком, я не выужу из этой галиматьи ни крохи полезной информации. Пусть даже там поначалу идут нормальные строки, но меня-то интересуют последние события! Придется вспоминать самостоятельно. Закрываю глаза: надо вспомнить, надо, надо, надо…
И я вспоминаю. Правда, совершенно не то, что следует.
Вспоминаю Агату и Велимира, Велеса, молчаливого Любу и наш солнечный автобус, вспоминаю общежитие в Беличах, маленьком городке, где заводов и складов больше, чем жилых домов… И понимаю, что мне надо срочно вернуться туда, пусть и с риском для себя, что именно там я смогу вернуть кусочек собственной памяти. Мне придется собрать еще много кусочков, пока все они не выстроятся в цельную картину. И окинув взглядом полотно нескольких лет моей жизни, проникнув в утраченное прошлое, я пойму, что делать дальше. С этой мыслью я засыпаю.
Первое прояснение-легенда
Человек на холме
Йозеф мотается по двору, как рабочая пчела от цветка к цветку в поисках меда, — маленькая трудолюбивая пчела в темно-зеленой робе. Он прыгает по недавно устроенной дорожке из камней — да, раньше обходились ходулями, специально и постоянно носили их — тренировались. В доме даже таскали. Но сейчас подрастают дети, жутко любопытные существа, которые суют свои длинные веснушчатые носы в каждую щель. Не дай бог, с детьми случится что-нибудь, поэтому ради безопасности везде набросали камней, протянули канаты, возвели мостки между домом и надворными постройками.