#живи
Шрифт:
Кэт пожимает плечами.
Я её задание. В прямом смысле слова. На следующий день после того, как не стало Марины, классная руководительница пригласила Кэт к себе после урока и сказала что-то типа:
– Катерина, ты самая популярная девочка в классе. К твоему мнению все прислушиваются, потому возьми Александру под своё крыло. Ей сейчас тяжело: она никому не нужна, у неё нет подруг, а от её кислого выражения лица вянут фиалки.
Ну и Кэт ответила что-нибудь в своем духе, цокнув языком:
– Мне, что, изображать её подружку?
На что
– Хочешь итоговую пятерку по алгебре?
Кэт, которая в алгебре ни бум-бум, закивала.
– Окей, раз уж вы просите.
Разумеется, я не присутствовала при их разговоре. Но нетрудно догадаться, о чем они общались. Неспроста же Кэт сидит со мной и на уроках, и в столовой; терпеливо отвечает на любые вопросы, изображая подругу. Раньше здоровалась через раз, а теперь мы неразлучны. Ей хорошо дается новая роль – Кэт с первого класса играет во всех театральных постановках и даже ездила с драмкружком на фестиваль театрального искусства.
Я ей почти верю.
Но Кэт не хватает душевности. Мы разные, хоть она и старается вовлечь меня в свой – популярный – мир, где нет никаких забот, кроме шмоток и парней. Неделю назад она пинками привела меня в кафе с вкуснейшим bubble tea на свете. Я даже и не подозревала, что если в обычный чай добавить кусочки желе, получится так классно! Зато теперь хожу в Crazy Bubble (так называется кафе) почти каждый день. Там, действительно, крейзи! На белых обоях брызги красок, а стена у барной стойки утыкана распечатанными снимками из их «Инстаграма». Вместо столов и стульев – мягкие пуфики. Музыка бьет битом. Чай подают в пластиковых стаканчиках, на каждом из которых нарисован смайлик. Нет ни унылых официанток в передниках, ни подносов, ни керамических чайников – ничего из того, что превращает кофейню в банальность.
Ценники там, конечно, – закачаешься. Кэт не видит в них ничего запредельного, а я всякий раз выскребаю последнюю мелочь и никогда не беру двойную порцию.
А на выходных она затащила меня к своим друзьям на дачу, откуда я сбежала тем же вечером. Уехала на последней электричке после того, как хозяин дачи напился какой-то дряни и рыдал на кухне, а его друг лапал меня за коленку и лез целоваться. Когда я в спешке закидывала одежду в рюкзак, Кэт только пожала плечами – мол, сама не понимаешь, от чего отказываешься.
У нас нет ни единого общего интереса, так откуда же взяться дружбе?
– Ребят, а вы в курсе, что Алекс завела инста-блог?! – во весь голос заявляет Кэт.
– Ничего я не завела! – пытаюсь перебить, чтобы одноклассники не вздумали залезать ко мне и рассматривать то фото.
Они же будут смеяться или изображать сострадание.
Поздно. Кэт сбрасывает мой профиль (ну зачем я ей отправляла ссылку?) в наш групповой чат. Телефон безостановочно вибрирует. Лайки растут. Класс добавляется ко мне в подписчики. Девочки говорят, что фото с кошкой шикарное, а мы с Мариной очень симпатичные. Даже парни помалкивают, хотя месяц назад назвали бы и меня, и Марину, и Машку Вторую швабрами. Никогда раньше одноклассники не проявляли к нам ничего, кроме равнодушия.
Зачем лгать? К чему пытаться быть участливыми? Для них мы с Мариной были никем. От нелепой жалости тошнота подкатывает к горлу.
Лицемерие – повсюду. В школьной газете тоже написали: «Горюем вместе с семьей Марины», а на следующей странице выложили статью о «комедиях, способных довести до икоты».
Представляю, как смешно Марине наблюдать за всем этим оттуда.
– Спасибо, – бурчу я, уткнувшись в учебник. – Обязательно ко всем добавлюсь.
На мое счастье, в кабинет заходит историчка. Она нудит, что Перестройка сменила период «застоя», а в наших головах не откладывается ничего, кроме непонятных названий. Кэт под столом переписывается с Димой и изредка выдает ироничные замечания:
– Зойка – единственный живой экспонат первобытнообщинного строя, – это она про историчку. – У нее и телефон с тех времен сохранился, – показывает на кнопочный мобильник Зои Павловны, лежащий на краю учительского стола.
Я не улыбаюсь, а вот Ирка подобострастно хихикает с задней парты. Зоя Павловна учительница, незлая и справедливая, но старенькая, а потому совсем глухая; она расписывает на доске какие-то даты, а Кэт распаляется, не сдерживаясь.
– Как вы думаете, Зойка застала динозавров? Не, она была причиной, почему те вымерли. – Её плечи трясутся от беззвучного хохота. – Алекс, ну и чего сидишь такая тухлая, будто это ты померла, а не Татарчук? – заявляет она, но тут же понимает, что именно ляпнула. – Ой, – глаза округляются, – прости. Я случайно.
Случайно?! Во мне закипает ярость, а пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Поднимаюсь так резко, что стул валится на пол. Бах! Все, как назло, замолкают. Зато Зоя Павловна реагирует на громкий звук и оборачивается к нам, слепо сощурившись.
– Александра! Что за вольности?! Ну-ка сядь на место! – Стучит указкой по доске, но я не реагирую.
Как ей ответить? «Уж простите, что Кэт ржет над смертью моей лучшей подруги?»
Хватаю рюкзак и сбегаю подальше от всех. Перед глазами всё расплывается пятнами, и мне кажется, что я запнусь о собственную ногу и непременно навернусь с лестницы. Не удержу равновесия. Разобьюсь вдребезги, как хрустальная ваза. И пусть. Так будет лучше для всех.
Почти забегаю в гардероб, но у поворота меня ловит Наташка.
– Давай-ка заглянем на минутку ко мне. Держи. – Протягивает носовой платок, но я уже стерла слезы рукавом пуловера. – Мы плачем, приходя на свет, а все дальнейшее подтверждает, что плакали мы не напрасно2, – вздыхает она горестно.
Обычно Наташка держит дверь в свой кабинет нараспашку – «эта дверь открыта так же, как и я сама», – но теперь запирает её изнутри и садится напротив меня. Нас разделяет пустой письменный стол. Никогда не понимала, зачем в школе психолог? Неужели хоть кто-то в здравом уме пойдет делиться проблемами с взрослой теткой? Пожалуется на парня-неудачника или на безразличие родителей? На то, как напился дешевого пойла и не помнит, что творил после вечеринки?