#живи

Зингер Татьяна

Группы смерти всё ещё представляют мне аморфным злом, которое изобрели взрослые для того, чтобы обвинить во всех бедах интернет. Всё это не взаправду. Тогда почему я залезаю на страничку Марины и прокручиваю стену, вчитываясь в цитаты из фильмов и книг? Порою они переполнены грустью, но какого подростка не охватывает черная как туча депрессия? Моя подруга была увлечена мелодрамами, зачитывалась романами о настоящей любви, чаще всего трагичной – но в её статусах нет отчаяния.

Хм, всё-таки одна запись выбивается из общего настроения. Раньше я не обращала на неё внимания, но теперь, перечитав трижды, напрягаюсь.

«Я готова играть».

Без смайлика, без какой-либо ясности, что скрывается за, казалось бы, непримечательной фразой. Три слова, за которыми может быть что угодно. Возможно, Марина собиралась на соревнования или участвовала в каком-то флешмобе? Вроде нет. Кажется, я спрашивала у нее про статус, но что она ответила?..

Я прокручиваю наш диалог, с даты на дату, с числа на число, когда телефон начинает вибрировать, и на экране высвечивается: «Маман».

– Когда домой? – спрашивает она.

– Уже иду.

– Ты гуляешь с кем-то? – В мамином голосе появляется терпкая нотка тревоги. – Или одна? Почему так долго?

– Мам, я одна. Не волнуйся, – отвечаю нетерпеливо.

– Точно ничего не случилось?

– Ничего! Всё, скоро буду.

Первой нажимаю на сброс. Терпеть не могу, когда меня достают бессмысленными вопросами. Вот какая разница, с кем я хожу, чем занимаюсь? Если вдуматься, мама вырастила идеального ребенка: не пью, не курю, не ошиваюсь в сомнительных компаниях, в неприятности не влипаю. Что ещё надо? Вон, Кэт как-то набила на лопатке галочку-птичку, так её родители неделю хватались за сердце. Но в итоге смирились, даже одобрили.

С другой стороны, меня начинает глодать совесть. Мама и так максимально не лезет ко мне – чего обижаться на разовый звонок?

Не отлипая от телефона, я сворачиваю к дому. Переписка пестрит нашими эмоциями, стикерами и голосовыми сообщениями. Марина постоянно отправляла мне репосты из популярных групп, а я ей – песни. Мне не хватает нашего общения, иногда безумного, а иногда столь доверительного, что кажется – никого другого я не смогла бы подпустить так близко, на расстояние удара.

Нашла!

Взгляд бежит по строчкам. Мой полный любопытства вопрос: «А что это означает?» и беззаботный ответ Марины: «Да ерунда, мысли вслух». Почему я удовлетворилась этой отпиской? Не допросила, не усомнилась – безропотно проглотила, как глотают нелепые отговорки.

Нет, я зря себя накручиваю. Было бы что-то важное – подруга обязательно бы поделилась этим со мной. Чушь же, какие могут быть смертельные игры…

Или не чушь?

Марина не выглядела грустной и никогда не думала о том, чтобы свести счеты с жизнью. У неё был парень, она хотела поступить в институт на журналиста.

А потом как в убыстренной перемотке: прощальный статус – прыжок – липовая аллея на кладбище и могильный камень без фотографии.

Классной руководительнице сообщили на выходных, а в понедельник она собрала нас перед первым уроком и прошептала дрожащими губами:

– Я не знаю, как сказать. Это немыслимо, но… Марины Татарчук больше нет.

Меня тут же облепили взгляды одноклассников. Липкие, назойливые, неприятные взгляды, которые хотелось сбросить с себя как намокшую одежду. Помню, я кивнула и… улыбнулась. Потому что бабушка учила никогда не выворачивать душу наизнанку перед чужаками.

Когда я вхожу в подъезд, и когда поднимаюсь по лестнице, и когда роюсь в сумке, чтобы найти связку ключей – читаю наш диалог. Ключ входит в замочную скважину, но я не проворачиваю его.

Есть кое-что ещё. Одна-единственная картинка, отправленная Мариной каким-то тоскливым вечером. На ней изображено окровавленное запястье, бритвенное лезвие, зажатое в кулаке, и короткая подпись внизу: «Это мой выбор».

Меня начинает подташнивать, как и в тот раз, когда я впервые посмотрела на картинку. Она была опубликована в группе «Слишком поздно». Марина скинула её без каких-либо комментариев, а я открыла и тут же закрыла. Порезы на запястье были реальными: глубокие рытвины сочились алой жидкостью.

«Фу, мерзость какая», – написала я, а Марина ничего не ответила.

Никогда мы не поднимали тему суицида: обсуждали парней и скорые экзамены, желание свалить прочь из города, переехать куда-нибудь, где нет назойливых учителей и родительского контроля. Подобных картинок Марина больше не скидывала.

Всеми стремлениями, каждой мечтой о будущем она планировала жить.

Это было за три недели до того, как случилось непоправимое.

Ключ прокручивается в замке, и дверь, скрипя, открывается. Мой палец давит на название группы. Я перехожу по ссылке.

Доступ закрыт.

***

На город опускается ночь, темная и беззвездная. Такими ночами одиночество так сильно сдавливает горло когтистыми лапами, что дыхание перехватывает.

Марина была подписана на сотню страниц, но все они открытые и совершенно непримечательные: картинки, посты, обсуждения, мнения, сплетни, слухи. «Слишком поздно» внешне ничем не отличается от других групп. Всё как у всех. Только вот в ней всего семьсот подписчиков, и она недоступна тем, кому не даст разрешения на вступление лично админ.

Зачем закрывать обычную группу?

Желание докопаться до правды оттеснило все мысли, но вполне вероятно, что никакой правды не будет. Марина просто сдалась под напором трудностей, а группа просто закрыта. Как одержимая, я навожу курсор на обложку, но после тянусь к крестику – закрыть вкладку. Во мне бурлят сомнения, скручиваются змеиным клубком меж ребер.

Ладно, если это всё ерунда, то посмотрю и удалюсь.

А если нет?..

Что тогда делать?

Участники тоже вполне обычные: школьники и студенты, любители аниме и футбола, тяжелого рока и уличного рэпа. Тыкаю на одного, второго, третьего подписчика. Они никак не пересекаются друг с другом, кроме сущего пустяка. У всех них есть один общий друг.