Живодер
Шрифт:
— Ну что ж, это меняет дело, — сказал Эдмунд.
— Я бы не против промочить горло, — промолвила мисс Уилсон.
— Ну что ж, тогда пойдем, — согласился отец Эдмунда. — Вы идете?
Это было встречено общим одобрительным гулом, и все направились туда, где в этом новом месте можно было получить выпивку.
А в прежнем мире Дрю и Линди изумленно смотрели на труп Эдмунда Чайва, который безмолвно лежал на каталке.
— Как не повезло, — промолвил Дрю.
— Вот это неудача, — согласилась Линди.
— Что же нам делать?
Оба понимали, о чем идет речь, — они говорили о маленькой стеклянной бутылочке.
— Не пропадать же ей, — сказал один.
— Конечно, — ответила другая.
И они ввели себе антисмертную сыворотку. Выждав несколько минут, Дрю спросил:
— Хочешь кофе?
Линди представила себе бесконечную череду чашек кофе — чашка за чашкой, чашка за чашкой, и так в течение десятков тысяч лет — и ответила:
— Спасибо, может, чуть позже.
Кто
Мисс Сесилия Роджерс заправила свои член и яйца в чудо-вагину "Делюкс", изготовленную из латекса телесного цвета и снабженную лямками для идеальной подгонки и сокрытия последнего признака принадлежности к мужскому полу. Она была совершенна во всех отношениях, включая мягкие половые губы и искусственный клитор. Поверх она надела трико со специальными подкладками для придания фигуре женственности, а на грудь — кружевной бюстгальтер с подушечками. Затем последовали макияж, крем для щетины и парик с прической "паж", которая подходила к любой форме лица. И наконец строгий деловой костюм в угольно-серых тонах и скромные туфли, хотя и огромного одиннадцатого размера, но зато с небольшим каблучком. Сесилия одевалась не так, как остальные трансвеститы, подражавшие чеченским проституткам. Когда она была Клайвом, тот носил гораздо более вызывающую одежду, особенно для сорокапятилетнего мужчины, — серо-оранжевые кроссовки, похожие на свинячьи рыла, с катафотами на пятках, военные брюки, сшитые на заказ, которые стоили столько, что дешевле вышло бы на год записаться в армию, и футболки с надписями типа "Стройся, стреляй, сортирный расчет" и прочими глупостями. Сесилия считала себя выше Клайва, по крайней мере, ей было присуще врожденное чувство вкуса. В конце концов, они оба сходились в том, что не стоило бы на время становиться женщиной, если бы она во всем повторяла мужчину.
Это перевоплощение Клайва в Сесилию обычно происходило в заведении под названием "Трансформация", которое располагалось напротив станции "Юстон" на улице Эверсхольт в Камдене. Оно находилось между парой магазинов, специализацию которых забываешь через пять секунд после того, как взглянул на витрину, и двумя кафешками, где подавали курицу с вареным картофелем и спагетти с чипсами и жареным хлебом для одиноких мужчин, которые в любую погоду носят шляпы. Юстон и Кингз-кросс всегда славились заведениями, в которых готовили подобную дрянь, словно первое, о чем мечтал любой приезжий с севера, так это о такой пище. Однако на самом деле большинство парней, сходивших здесь с поезда, мечтало о женщине. "Трансформация" находилась прямо напротив вокзала, так что нервные бизнесмены из Тринга, Ливерпуля и Глазго могли сразу зайти туда и преобразиться в не менее нервных женщин. Витрины заведения были закрашены красной краской, на которой было написано "Парики, корсеты, макияж", а также снабжены фотографиями до и после перевоплощения: слева — молодой человек в комбинезоне, которого исследователь рынка поместил бы во вторую социоэкономическую группу как дизайнера на договорах или кого-нибудь в этом роде, а справа — он же в образе женщины из Брэдфордского муниципального округа, страдающей из-за беременности и наркомании собственной дочери и находящей утешение в хоровом пении в профсоюзном клубе по пятницам.
Пару раз в неделю Клайв посещал "Трансформацию", переодевался женщиной и шел на свидание со своим другом Эшли (в обычной жизни Арчи). Они гуляли, а потом заходили в кафе выпить чаю с булочкой или шли в фешенебельный бар, чтобы пропустить по рюмочке. Прогулка в образе Сесилии представлялась Клайву чем-то вроде перевоплощения в слегка позабытую знаменитость типа Мела Смита или Кеннета Браны. Большинство людей не обращало на нее никакого внимания, однако у одного из тридцати она вызывала любопытство — он поворачивался, замечал что-то необычное, ему в голову приходила какая-то мысль, но к этому времени Сесилия оказывалась уже далеко, оставляя за собой шлейф недоуменных взглядов, намекающих тычков в бок, а иногда и насмешек с агрессивными выкриками. Между трансвестизмом и славой было еще то сходство, что вызываемое внимание находилось в обратно пропорциональной зависимости от фешенебельности и модности района, обитатели которого проявляли полное безразличие к лицам, мелькающим на телеэкране. В Камдене имелся свой местный "Сейнсбери", где искушенных обывателей было гораздо больше, чем неискушенных, и где Мел и Кеннет могли бы разгуливать совершенно спокойно, так как никто не стал бы требовать у них автографов. Эшли и Сесилии там никто не досаждал, и они гуляли часами.
Сесилия всегда получала огромное удовольствие от этих прогулок, они становились вершиной недели, пока Эшли однажды не указал ей на велосипедистов, и после этого все рухнуло. В этом Клайв и Сесилия оказались похожи — они были склонны впадать в отчаяние, когда им на что-то указывали. Много лет назад Клайв любил совершать далекие поездки по шоссе на своей спортивной машине "гордон-кибл". Однажды он собрался в Лидс и прихватил с собой своего приятеля Леонарда. Через некоторое время Леонард спросил, не может ли он сесть за руль, они свернули к станции техобслуживания и поменялись местами. Леонард тут же выехал на шоссе и разогнался до восьмидесяти пяти миль по внешней полосе. Впереди них по средней полосе ехала "воксхолл-астра" со скоростью семьдесят миль. Вместо того чтобы пересечь два ряда и обогнать ее, Леонард пристроился прямо сзади и принялся мигать фарами. Клайв был очень осторожным водителем и всегда соблюдал двухсекундную дистанцию между машинами; он достиг этого, отмечая время, когда передняя машина миновала какой-нибудь знак или мост, а потом произнося про себя фразу: "Только дурак нарушает правило двух секунд". Если он успевал произнести ее до конца, прежде чем достигал того же знака, значит, расстояние оставалось безопасным. Он попробовал проделать это с "Астрой" и успел сказать лишь: "Только ду…" После длительного периода мигания шедшая впереди машина свернула в сторону. Леонард обогнал ее и вернулся на внешнюю полосу.
— Что это было? — осведомился Клайв.
— Средняя полоса должна быть свободна для обгона, — педантичным голосом пояснил Леонард. — Все остальное время машины должны ехать по внешней полосе. Иначе для обгона останется только одна полоса и это будет замедлять движение. Езда по крайней левой полосе — это эгоизм и недомыслие.
— Что ты говоришь? А я и не знал, — ответил Клайв и с тех пор потерял всякий интерес к машине.
После этого случая ленты шоссе, прежде разворачивавшиеся перед ним с веселым радушием и сулившие целую череду удовольствий, превратились в бетонные стоки раздражения, по центральным полосам которых ползли эгоистичные копуши, плевать хотевшие на окружающих; ему казалось, что нет номерного знака, который не издевался бы над ним лично. Подобно Леонарду, Клайв теперь пристраивался за ними (а иногда в такой очереди оказывалось до тысячи машин, если вы обращали внимание), мигал фарами, а если они не сворачивали в сторону, нажимал на клаксон, подъезжал ближе и снова мигал. Зачастую впереди идущие машины и в этом случае отказывались сворачивать, делая вид, что не замечают его. Поэтому уже по прошествии месяца после той поездки с Леонардом Клайв четырежды был на волосок от автокатастрофы, в него один раз стреляли, и он участвовал в двух поножовщинах на объездных дорогах. Клайв продал свой "гордон-кибл" с большими убытками, так как цены на него упали, и теперь, когда ему требовалось уехать из Лондона, он пользовался поездом.
То же произошло с велосипедистами. Однажды Сесилия и Эшли, нежно взявшись за руки, шли по Хай-стрит, и, когда они переходили дорогу рядом с Медицинским центром китайского целительства, на них вдруг вылетел велосипедист, ехавший по противоположной стороне, так что им пришлось отскочить в разные стороны.
— Они просто выводят меня из себя, — сказал Эшли.
— Кто? — спросила Сесилия, у которой кружилась голова, словно она стояла на вершине высокого трамплина; она чувствовала приближение неприятностей, но ничего не могла с этим поделать.
— Чертовы велосипедисты. — ответил ее друг. — Они же представляют угрозу для жизни. Ездят на красный свет, выезжая на встречную полосу и на тротуары, а главное, все это с таким самодовольным видом, будто они делают нам одолжение тем, что отравляют нам жизнь.
И тут же вся улица для Сесилии заполнилась несущимися и кренящимися велосипедами, а сердце ненавистью. Она всегда считала велосипеды довольно безобидными механизмами, но теперь все эти пролетающие мимо со свистом люди с равным успехом могли бы оседлать зачумленных ротвейлеров — такой гнев и ужас они в ней вызывали. Они подразделялись на несколько видов. Здесь были рассеянные женщины на складных велосипедах, чернокожие юнцы, говорившие по мобильникам и ехавшие отпустив руль, претенденты на ДТП на гоночных велосипедах с опущенными и перевернутыми рулями, серьезные байкеры на горных велосипедах с передними подвесками, сделанными из таких легких сплавов, какие можно найти только на упавших астероидах, двадцатипятилетние пижоны в мешковатых брюках, катившие на своих хромированных монстрах, о цене которых она даже боялась подумать, и посыльные, посыльные и еще раз посыльные. Почтальоны-контрактники крутили педалями с такими выражениями лиц, которые говорили: "Только не вздумай меня останавливать, болван. Прошлогодние отчеты о налоге на добавленную стоимость должны попасть в Химический банк до вечера! Переписанный сценарий должен был лежать на столе Тима Бивена еще вчера, иначе хрен я получу деньги! Билеты на благотворительный бал должны быть доставлены Мелу Смиту мгновенно, и ни одна старуха на переходе меня не остановит!" — и вот та уже взлетает на воздух кверху задницей.
Единственным велосипедистом, который останавливался на красный свет светофора, ехал по проезжей части и вел себя абсолютно миролюбиво, подчиняясь правилам, как в добрые старые времена, был писатель Алан Беннетт, разъезжавший на своем темно-зеленом дамском велосипеде с плетеной корзинкой на руле, как персонаж какого-нибудь фильма о Кембридже.
Сесилия попыталась скрыть от Клайва то, что ей довелось узнать о велосипедистах, но тот довольно быстро обо всем пронюхал, и его жизнь тоже оказалась погубленной. Более того, Клайва это потрясло гораздо больше, чем Сесилию. Он был склонен к переживаниям больше, чем она; его выставили из нескольких мини-маркетов и из пункта видеопроката за пререкания, к тому же поездки в Челтнем тоже на время отменялись.