Живодерня
Шрифт:
Меня взяла к себе жить двоюродная тетка матери, смотревшая на жизнь поверхностно и реалистично. Сначала она спросила меня о том, что произошло с мамой. Но, выслушав один раз, больше не возвращалась к этой теме и велела никому этого не рассказывать, посчитав, что я тронулся умом от горя.
Отечественная война застала меня в возрасте одиннадцати лет. Тетушка, у которой я продолжал жить, в том году достигла пенсионного возраста и испугалась ехать в эвакуацию. Тогда, в начале войны, никто не мог предположить, что будет дальше… А дальше была блокада. У нас в квартире умерли все соседи, мы еще держались за счет мешка картошки, который нам перед самой блокадой привез дальний родственник. Но
Умерла тетя тихо и незаметно – просто не проснулась утром. Я тоже не вставал с кровати, дров давно не было и, навалив на себя кучу тряпья, лежал, то погружаясь в сон, то вновь обретая реальность.
В таком угасающем состоянии меня и обнаружили соплеменники отца. Как они разыскали меня в умирающем городе, мне непонятно по сей день. Но они стали приносить для меня еду. Мне остается только догадываться, что это была за еда – вкус у нее был очень непривычный. Потом никогда ничего подобного я не ел. И эти ночные пришельцы спасли меня от голодной смерти. Они появлялись только ночами, и снова, проснувшись утром, мне казалось, что это продолжение того детского сна.
Уже после войны я слышал от многих людей, переживших блокаду, что к ним, лежавшим при смерти, ночами тоже приходили темнолицые люди, разжигали огонь в печи, наливали в миску похлебку и бесшумно исчезали. Скольких еще людей спасли они в ту страшную зиму…
Двадцать лет я ничего не слышал о подземном племени. Но оказалось, что они помнили обо мне. Однажды ночью от них появился посланник…
– Эх, е-о-о, мое! Пьете, падлы!! – Дверь вдруг широко распахнулась, и пьяный здоровенный бугай встал на пороге. – А мне кто нальет! А?!
К своему ужасу, в руках у него Илья увидел топор.
– Это сосед, – спокойно сказал Егор Петрович, не шелохнувшись.
– А мне кто нальет?! – гремел мужик и вдруг засадил острием топора в крышку стоявшей возле двери тумбочки.
Сергей легко соскочил с места и вытолкал мужика за дверь. Не было его несколько секунд, потом в коридоре что-то тяжело упало. И тут же Сергей возвратился. Топор так и остался торчать из полированной поверхности тумбочки.
– Так вот, с тех пор я охранял чудь, – когда Сергей сел на место, продолжал Егор Петрович.-Тридцать лет я приносил им лекарства и… устранял опасные последствия ритуалов…
– Это еще что такое? – спросил Сергей.-Трупы прятал после них?
– Нет, трупы не нужно прятать, – ничуть не обиделся Егор Петрович. – Но есть у них один обряд. Один раз в два года они, выйдя на поверхность земли, должны пронести на руках человека, на которого пал жребий… Но я не имею права говорить об этом. И еще, они должны взять к себе в подземный город того, на кого укажет Атхилоп. А там, под землей… Впрочем, я не могу открывать тайну мистерии. Наверное, не нужно говорить, что они владеют многими кладами и богатствами, спрятанными людьми в земле. И когда человек возвращается из-под земли, моя задача в том, чтобы он забыл виденное. Это важно и для него тоже. Может быть, прежде всего для него.
– И поил их настоем афганской колючки?
– Да, я поил их настоем колючки. Но настой этот не главное. Есть тайные приемы, передаваемые жрецами чуди из поколения в поколение, которые помогают человеку забыть. Люди, побывавшие под землей, забывали; и я со спокойным сердцем отпускал их домой. Так было много лет. Но однажды я проговорился. Я не предполагал, какие могут быть последствия моей откровенности. Я рассказал все своему другу Николаю. Нужно сказать, что у меня никогда не было друзей – он был единственным. Дружили мы со школы, и однажды я разоткровенничался и рассказал все ему. Конечно, он поначалу не поверил. Но я захотел во что бы то ни стало доказать ему. Я устал от гнета тайны, которую нес всю жизнь в одиночку. Казалось, что стоит мне хоть кому-нибудь доказать существование подземного народа, и мне станет легче жить. И я тайно показал ему шествие чуди по улице. Все, с начала до конца. Но мне не стало легче: теперь я знал, что еще кто-то посвящен в эту тайну и в любую минуту может проговориться…
– И ты решил убить его… – встрял с догадкой Сергей.
Лицо Егора Петровича исказило страдание.
– Да, – сказал он. – Тем, что я открыл ему тайну, которую должен был нести один, я обрек его на страшные мучения и смерть. Это моя вина, и я умру с ней. Так и случилось, как я предполагал. Николай любил выпить и часто в пьяном чаду говорил много лишнего, чего не стоило бы говорить… И однажды Николай исчез. Видели его последний раз в пивном баре.
Через три месяца после его исчезновения ко мне пришла женщина и сказала, что мой друг Николай просит меня прийти по указанному адресу. Когда я пришел к нему, то ужаснулся его виду. С тех пор все называли его Струганым, и мне он велел забыть его имя. Тогда от своего друга я впервые услышал о банде Китайца.
Оказалось, что Китаец со своими головорезами, зная о подземном народе, уже много лет охотится за ними по всему городу. Он чудовищно жесток и беспощаден. Китаец обложил налогами весь город, но ему все мало денег. Он охотится за сокровищами подземелий, чтобы превратить их в деньги. А на Николая они вышли по случайности и, похитив его, привезли на одну из квартир. Боже мой! Какие муки он испытал там в течение двух недель! Но он не выдал меня, зная, что я являюсь единственным связующим звеном с жителями подземелий и только мне они доверяют полностью. Каким-то чудом Николаю удалось бежать, кроме того, он прихватил с собой папку с документами, компрометирующими Китайца. Но, зная всемогущую его силу, не торопился передавать их в правоохранительные органы. Даже из тех бумаг, которые имелись у него, было понятно, какое количество чиновников и представителей закона получают от Китайца взятки! Это были очень важные документы.
Китаец искал Николая около пяти лет, но не нашел. Мне неизвестно, как Китаец узнал о том, что и я имею отношение к чуди. Я много думал об этом, но кроме тебя, Илья, и следователя Свинцова, я никому не говорил об этом народе, конечно, от вас обоих я скрыл самое главное… После твоего ухода в отделение милиции я вышел из дома, собираясь съездить на вокзал, чтобы купить тебе билет на поезд, но тут прямо на улице двое мужчин запихали меня в машину и привезли в какую-то квартиру. Страшное это было место. Комната, где стены и пол заклеены клеенкой, страшной белой клеенкой; там были каталки… больничные каталки и эти отвратительные, ужасные инструменты…
Егор Петрович сморщился, лицо его перекосилось; он сжал зубы, и они заскрипели в тишине жалобно. Помолчав несколько мгновений, он взял себя в руки и продолжал:
– Мне рвали живое мясо… Они аккуратненько резали меня специальными, очень специальными приспособлениями. Я не представлял такой муки. Эта боль останется навсегда в моем мозгу. Маленькими кусочками они методично раскрамсывали мое тело… Начали они с ноги. Вот этой. – Егор Петрович задрал штанину, и Илья с Сергеем увидели лишенную икры кость, затянутую белыми неровными рубцами. – Допрос они начали о Николае: им очень требовались эти документы. Я терпел! Клянусь, я терпел, даже когда нельзя было вытерпеть. Я держался целую ночь. Но… Да, я рассказал, где живет Струганый, предав его этим на смерть. Из-за меня его убили. – Егор Петрович замолчал, он уныло смотрел в пол. – А вы знаете, когда кому-нибудь расскажешь, действительно становится легче.