Живое золото
Шрифт:
– Скажите, Андрей Тимофеич, - всхлипнул он.
– Вы ведь знаете, что, если вы не пройдёте испытания, вы погибнете... Разве вам не страшно? Разве вы не боитесь пыток, истязаний... гибели? Жизнь ведь все любят...
– Если честно - боюсь, - после некоторых раздумий сказал я.
– Умирать всем страшно. Никто этого не хочет... Страшно это, страшно... и хорошо. Адреналин такой выделяется от игры со смертью... Этим ведь я себя равным богам делаю. "Власть имею принять жизнь сию и власть имею отдать её" - помните? Вот и я так же... А пытки я все перенёс,
– Смелый мальчик...
– всхлипнул Руслан.
– А не боитесь, что мы вас изнутри погубим? Что мы душу вашу развратим - властью, войнами, казнями?
– Я об этом думал, - тихо произнёс я.
– Но решил, что это не опасно. Если я сам себя не сломал, меня уже никто не сломает...
Руслан что-то записал в свои бумаги. Стул подо мной завибрировал сильнее, от него начал исходить тонкий дурманящий аромат. Голова моя чуть закружилась, я ощутил приятную расслабленность... Умеют же изобретать такие штуки, черти!
Право допросить меня перешло к Минусу. Лев Николаевич, низенький, лысенький, с несимпатичным лицом, покрытым пятнами, не сразу начал говорить. Некоторое время он просто жевал воздух губами.
– Чего вы ждёте от власти?
– глухо пророкотал он наконец.
– Я хочу принести пользу. Меня всегда мучило то, что я на земле вроде как чужой. А хочу быть нужным - для всех... Для всей страны... Чтобы в меру сил влиять на людей. Разумеется, в лучшую сторону, - тут я слегка улыбнулся.
Мои ягодицы ощутимо затрепетали - это значило, что я сказал правду. Пятнистое лицо Минуса изобразило нечто напоминающее усмешку.
– Нет, Андрей Тимофеевич. Полезным вы на своём посту не станете. Для вас имеется более любопытная вакансия в новом небе и новой земле. Вакансия лишнего человека. Император должен стать лишним человеком - чтобы власть передать свите. Это так обременительно - перестраивать всё в стране каждые четверть века, с каждым новым государем... А при единой власти свиты в государстве наступит стабильность. Как у атлантистов - у них никому не важно, кто правит, потому что правят все... Не обидно так?
Я почувствовал, как у меня дёрнулись губы. Но я старался сохранять спокойствие.
– Что же...
– начал я.
– Я и предполагал, что просто так неподготовленного человека царём не изберут... Вам моя слабость нужна, а не сила. Ну и что, мне быть слабым, лишним, как вы говорите, - не привыкать. У нас ведь каждый человек в определённом смысле лишний. Все всем лишние... Вот мы и мучаемся. Знаем, что так жить нельзя, а живём...
Подогрев снизу усилился. Подбородок Минуса расцвёл.
– А вы и правда хорошая кандидатура, - выговорил он.
– Кроткая, тишайшая... Кроткие сердцем унаследуют землю - слышали? Это про вас...
– Да, да, слышал...
– усмехнулся я.
– Только я это себе представляю вовсе не идиллически. Кроткие сердцем землю унаследуют... и всех, кто не с ними, в землю-то и закопают. Да ещё и плоской планету сделают, чтобы ровно, кротко и справедливо всё было.
– А вы шутник, - невесело усмехнулся Лев Николаевич.
– Вы тихий, но со своим мнением... Может, и опасным когда-нибудь станете... Я ведь замечал давно, что вчерашняя жертва - отменный палач. Это любой судья знает...
– Помню эти слова, - возразил я.
– Поэт какой-то сказал, средневековый ещё... Ну да бог с ней, с поэзией. Меня ваши слова на другой вопрос навели. Наше людоедское человеколюбие - это не взорвавшееся ли на атомы Евангелие? Наше зло - не добро ли это, вывернутое наизнанку? Знаешь, как перчатку вывернули: ткань та же, форма та же, только всё наоборот... Вот это и значит: зло есть добро, добро есть зло... Правду старик Шекспир говорил, глу-бо-чай-шую!
– Может, может...
– встрял Руслан, увлёкшись беседой.
– Ад и рай - это одно и то же. Как одна перчатка с лица и изнанки... И там и там люди себя понимать начинают. Только кому-то от этого больно, а кому-то - сладко... Причём всё зависит от чувствительности, а не от праведности. Вот оно, бессмертие. И Страшный Суд не нужен - каждый сам себе грех, каждый сам себе приговор.
– Да, если уж продолжать богословствовать - скажу ещё фразочку одну, - увлёкся я.
– Насчёт Суда и конца времён... Две тыщи лет люди антихриста ждали. А он, как и царство Божие, внутри них, внутри каждого, явился. Ведь посуди, кто такой Антихрист? Да все мы. Всё человечество. Для того, может, и созданы.
– Смело вы мыслите, с-слишком смело, - угрюмо заявил Мангольд, елозя волосатой ладонью по судейскому столу.
– Таких не любят. Если все так, как вы, будут мыслить, то скоро наступит, наконец, братское слияние всех людей в едином к-котле преисподней!... Вы этого хотите? Этого, да? Признайтесь!
– Признайтесь, Рублёв!
– в один голос завопили Руслан и Минус.
– Иначе - зачем вам власть? Зачем вам живое золото? Вы эксперимент хотите провести над людьми - испытание истиной. Только не все эксперименты оправданы, за некоторые можно и погибнуть!... Вы это понимаете?
– Я понимаю, что я ничего не понимаю, - увернулся от ответа я. В этот момент мне было уже всё равно, чем кончится философский суд, - чувство блаженства от теплового массажа нижней части моего тела переполняло меня, и я еле удерживался, чтобы не завопить...
– Эх, да ничего он не понимает. Умный слишком, чтобы что-то понимать, - Минус надул толстые губы и махнул рукой в воздухе.
– Уединимся, обсудим, что с ним делать.
На стол, за которым сидели судьи, опустился прозрачный колпак. За ним я не мог слышать, о чём спорят эти трое, но прекрасно видел их оживлённую мимику и жесты. Впрочем, гораздо более меня интересовали мои отражения в зеркалах на стенах зала. Их выражения активно спорили друг с другом, словно передавая разные стороны моей души. А познать себя - это так интересно... и рискованно... и азартно...