Живой пример
Шрифт:
— Что ж такого, «Примеры из жизни — жизнь как пример»? Да у кого из нас нет их, этих примеров, в избытке на памяти, кому с младых ногтей не прописывали их в обязательном порядке, да каждый из нас более или менее часто сталкивается с ними, нам нужно только извлечь их, так сказать, из золоченых рам.
Согласия он не услышал, лишь уловил рассеянные кивки, его коллеги все еще изучают необычный холл, не хотят или не могут еще принять окончательного решения. А когда Валентин Пундт наконец что-то говорит, то, оказывается, он всего — навсего констатирует:
— Вы потеряли одну серьгу.
Рита Зюссфельд
Янпетеру Хеллеру уже сейчас понятно, как нелегко будет ему поторопить их с началом совещания, или, что для него крайне важно, определенно договориться об ускоренном обсуждении третьего раздела, а потому он в поисках выхода выражает надежду:
— Все хорошо подготовились? Если мы все хорошо подготовились, то быстро отработаем этот раздел, быстро подберем материал: «Примеры из жизни — жизнь как пример». Мне, видите ли, нужно уладить кое-какие личные дела.
Но слишком долго оставаться незамеченными в сумеречном холле отеля-пансиона Клевер они не могут, ибо тому, кто вошел сюда, не требуется ни кричать, ни звонить, чтобы его обнаружили; чье бы то ни было, даже молчаливое, присутствие в холле неминуемо повлечет за собой следствие: на втором этаже откроется дверь, послышится угрюмое бормотанье, затем кто-то, пыхтя, начнет спускаться, отчего вошедший невольно поднимет вверх голову, а тот, кто поймет значение тяжкого вздоха, дошедшего до него с лестницы, немедля станет упрекать себя в том, что вообще зашел сюда, и по меньшей мере тотчас начнет извиняться.
Ида Клевер, владелица отеля, очевидно, привыкла к подобным извинениям, она еще на лестнице отмахивается вялой, в бесчисленных кольцах рукой — ладно, ладно, все в порядке; пожилая женщина в черном костюме, с тяжелой поступью, обвислыми щеками, явно прилагает усилия, спускаясь вниз, движимая старым, возможно, износившимся, но все еще действующим механизмом. Лицо ее выдает, как озабочена она своей собственной персоной; открытое, подвижное лицо, на котором навеки запечатлено, как ей все здесь опостылело.
Она пожимает руки своим гостям и на кратком пути к конторке, хоть никто ее и не спрашивает, сообщает о трудностях, с какими ей приходится сталкиваться: без мужа, в ее возрасте, при нехватке обслуживающего персонала все удовольствие держать отель пропадает. Она двигает к Пундту открытую регистрационную книгу, просит внести туда свою фамилию. И продолжает говорить ему в склоненную спину:
— О, у нас был отель в юго — западной Африке, двадцать восемь лет прожили мы там, мой муж и я. — Равнодушно захлопнув книгу, она кладет ее на подоконник и подает Пундту ключ со словами: — Долго я уже не протяну. Нет, долго я не протяну. — Она медлит, что-то она, видимо, еще должна сказать. — Ах да, звонили господину Хеллеру, просили передать, чтобы он сегодня вечером не приезжал к жене.
После чего она приглашает следовать за ней, одолеть несколько ступенек, пройти через раздвижную дверь.
— Это наш конференц-зал, как видите, все тут пробуждает воспоминания, здесь вам никто не помешает. Если же что-либо потребуется, позвоните. А теперь я позволю себе оставить вас одних.
Здесь, стало
Здесь они станут совещаться. Плетеные кресла расставлены так, будто продолжают разговор, который только что вели сидевшие в них люди. Широкий палисандровый стол точно заявляет о своей готовности стать книго- и бумаго-хранилищем, равно как и чайный столик на колесах. Здесь, стало быть, они станут раскладывать и ворошить эти «живые примеры». Здесь они станут выверять, оценивать, выбраковывать тексты, пока в сотрясаемом общими усилиями сите не останется «один-единственный пример», долгожданный, на который каждый даст свое согласие. Да, здесь они будут сидеть и совещаться.
Валентин Пундт не присаживается, как Рита Зюссфельд, пробы ради в одно из кресел, он подозрительно поглядывает на высокие окна, а подержав ладонь над подоконником, убеждается, что от окон дует; не удовлетворившись своим открытием, он вслед за этим уличает трубы отопления в том, что от них тоже дует, его подозрительность не обходит даже замочной скважины — правда, огромных размеров — и стрелометательной трубки; он тут же пытается сообразить, чем бы ему заткнуть то и другое — замочную скважину и трубку; за окна и трубы отопления он, видимо, примется во вторую очередь.
— Ничего не имею возразить, — говорит он, — да, против этого зала я ничего не имею возразить, если нам удастся одолеть сквозняки.
Сквозняки еще никогда не мешали жить Янпетеру Хеллеру и никогда не помешают. Молодой специалист из любопытства проверяет заточку оружия, легонько нажимая кончиком пальца на острие копий, острие стрел и на оба лезвия охотничьего ножа, как раз с такой силой, чтобы ощутить слабую боль.
— Они вполне пригодны, — говорит он, — да, на случай, если мы не договоримся, эти вещички нам очень даже пригодятся.
Он не ждет улыбок в ответ на свою слабоватую остроту. Все как будто уверены в успехе, во всяком случае госпожа Зюссфельд, которая еще раз, словно бы между прочим, меряя зал размашистым шагом, напоминает об опыте и уроках первых двух заседаний. Разве они довольно мирно и быстро не пришли к согласию по разделу «Труд и досуг»? И разве они не лучше узнали друг друга в результате столь полезной дискуссии по разделу «Родина и чужбина»? Так можно ли говорить о недостатке необходимых предпосылок? Кроме того, она уже поняла, что на этот раз все хорошо подготовились.