Живой пример
Шрифт:
— Я мыслю себе этот пример как критерий в минуту неуверенности, — говорит Пундт, — как поддержку в принятии решения, и я мыслю себе его как стимул к сравнению, незаурядность побуждает к сравнению.
— Незаурядность противопоказана обществу, — отвечает Хеллер, — она сама себе в тягость. С незаурядностью мало кто в силах равняться.
Тут Рита Зюссфельд с полным правом осведомляется, что же вообще тогда можно использовать как вдохновляющий пример, и Пундт, соглашаясь, невольно кивает вслед ее словам, размеренно и нескончаемо долго.
Вот теперь-то Янпетер Хеллер доказывает, что не только хорошо подготовлен, но что знает, к чему он подготовлен; откинув голову, он стоит недвижно у «Стены воспоминаний» и повторяет
Итак, он выводит на сцену неизменного капитана, который, следуя прискорбной традиции, идет ко дну вместе со своим судном, даже не пытаясь предпринять что-либо для своего спасения; Хеллер инкриминирует ему слепое и бессмысленное исполнение долга и отпускает, дав самую низкую оценку. Далее, он вызывает дух небезызвестного коменданта крепости, который вместе со своим гарнизоном не оставлял позиций до последнего патрона, дабы гражданское население беспрепятственно покинуло город; подобного субъекта, говорит Хеллер, следует рассматривать как сущее наказание, ему вовек не уразуметь, что никому не дано права одну жизнь возмещать другой жизнью. Далее Хеллер повелительным жестом подзывает безвременно ушедшего в мир иной альпиниста, который полагал, будто обязан доказать, что на вершину Эйгер с северной стороны можно взойти и зимой, одному, хотя его предупреждали об опасности; альпинист вообще не выдерживает экзамена, Хеллер молча заваливает его. Удачливый исследователь, который не задумывается над последствиями своих открытий; правитель, который отпускает на свободу грабителя с большой дороги, но ссылает усомнившегося брата; сапер, который на собственной спине взрывает пороховой заряд, дабы пробить брешь во вражеских укреплениях, — все расхожие разновидности высоких примеров получают от Хеллера право выступить, о каждом он дает язвительный отзыв, каждого подвергает дотошному экзамену и всех спроваживает, как подмоченный товар, залежавшийся в недрах самонадеянной педагогики.
— Подобных субъектов мы не вправе предлагать, — говорит он, — их мы обязаны запереть в шкаф с ядами. Истинные примеры — это такие, которые могут чему-то научить. Вышеприведенные, как их ни верти, ничему не научат.
Валентин Пундт пускает по кругу кулек с сушеными фруктами, предлагает сморщенные сливы, абрикосы, сушеные яблочные колечки, он молчаливо, но настоятельно понуждает своих коллег и добивается того, что каждый протягивает руку, достает из кулька фруктину и, повинуясь поощряющему взгляду, начинает ее есть. Хеллер жует раздраженно, с усилием размыкая склеивающиеся зубы, и нацеливается на какой-то колчан, чтобы ссыпать в него косточки, а Рита Зюссфельд достает изо рта уже надкушенную половину абрикоса, разглядывает ее не только удивленно, но с каким-то неприятным изумлением, после чего мрачно, словно опасаясь взрыва, вновь начинает жевать. А Пундт? Тот жует покорно, вяло, без всякого удовольствия, скорее сонно, но упорно, точно коала, жующий эвкалиптовые листья.
Старый педагог, которого Бекман рисовал в зеленых тонах на красно — буром фоне, в ответ на тираду Хеллера кивает. Он, безусловно, согласен с тем, что и вдохновляющие примеры можно забросить на чердаки былых времен, если они уже не соответствуют сегодняшнему жизненному опыту. Он не против беспощадной проверки, при которой обветшалым кумирам выдадут волчьи билеты. Все ставить под вопрос — одна из задач воспитателя, инспирация обоснованного сомнения должна только укрепить его позиции. Но разве не ждут извечно от воспитателя, что он даст тот или иной совет, ту или иную рекомендацию, то или иное предложение? Опорочить, скомпрометировать, сбросить с пьедестала,
— Покажите-ка, Хеллер, что у вас еще есть в запасе. Благородный пример столь же много говорит о себе, сколь и о том, кто его избрал. Не откроете ли вы ваш чемодан, набитый образцами, и не познакомите ли нас с имеющимся у вас выбором?
Подготовлен Янпетер Хеллер к такому повороту событий? Вынув изо рта сливовую косточку, он сжимает ее большим и указательным пальцами. Прицеливается в окно, но отказывается от своего намерения и щелчком отправляет ее в вертикально висящий сарбакан. После чего садится к столу.
— Вдохновляющий пример, — начинает он, — уже само это понятие в наши дни стало сомнительным и спорным, я хотел бы заменить его, я хотел бы переименовать этот раздел хрестоматии, назвав его «Естественные поступки». Когда я слышу слова «вдохновляющий пример», меня так и подмывает воздеть очи горе и встать по стойке «смирно». Переведем все в горизонтальное положение, да, да, в горизонтальное, а это значит: спустимся на землю. Примеры? Да стоит лишь оглянуться вокруг: служащий отдела социального обеспечения, который понимает тщетность своих усилий и все-таки не капитулирует; два представителя восточно- и западногерманской дирекции речного пароходства, связанные предписаниями, они тем не менее стараются идти навстречу друг другу, ведут переговоры об улучшении условий судоходства по внутренним водам; архивариус городского архива, которому обещаны всевозможные блага, если он понадежнее упрячет кое-какие документы, и который тем не менее убеждает сына писать диссертацию на тему «Роль руководящих деятелей города О. в период с 1933 по 1945 год»; полицейский, который признает, глядя на протянутую ему фотографию, что ему известна фамилия коллеги, пинающего сапогом в лицо упавшего студента. Вы спрашиваете, есть ли у меня предложения — разве это не предложения?
Валентин Пундт медлит с одобрением, его не убеждает расплывчатость самого понятия «долг» в этих примерах, и он не спеша поворачивает голову к Рите Зюссфельд, но та машинально пожимает плечами, ей необходимо в эту минуту знать:
— Надеюсь, еще не полшестого?
— Сейчас без четверти шесть, — отвечает ей Хеллер.
— Я должна ехать, мне уже давно надо ехать, чтобы успеть на заседание жюри в «Дом моряка», сегодня там голосование по премии Цюлленкоопа.
— Премия Цюлленкоопа?
— Ее присуждают ежегодно за лучшую журналистскую работу на тему «Гамбургская традиция».
Рита Зюссфельд просит извинить ее за столь внезапный отъезд, но они скоро встретятся, они продолжат поиски более или менее сносного примера, однако, чтобы в хорошем темпе и, во всяком случае, с большей надеждой на успех идти к цели, она предлагает неуклонно придерживаться избранных текстов, а, значит, в следующий раз сразу же рассмотреть предложение Пундта; его новелла называется «Ловушка», не так ли? Именно так.
Хеллер включает свет, замечает в руке Риты Зюссфельд маленький поблескивающий предмет, ключ от машины, он висит на тонкой цепочке и крутится вокруг указательного пальца Риты, точно пропеллер. Хеллер подает Рите Зюссфельд шарф. Та заталкивает его в свою кожаную папку, к рукописям. Плащ туда уж никак не затолкнешь, Пундт накидывает плащ ей на плечи; Рита Зюссфельд подает мужчинам руку, прохладную руку с очень нежной кожей, еще раз спрашивает, который час, после чего, издав легкий вопль — о нем скорее можно догадаться, чем испугаться его, — стремительно кидается к двери и выбегает в холл. Мужчины прислушиваются к ее шагам, оба, очевидно, считают, что Рита Зюссфельд вернется, и проходит немало времени, прежде чем они, облегченно вздохнув, поворачиваются друг к другу, вяло идут к столу и, точно заранее договорившись, одновременно собирают разбросанные по столу листы рукописей и аккуратно сбивают их в пачки единого формата.