Живущие дважды
Шрифт:
Они, не сговариваясь, рванулись по прямой, к придуманной ничтожными людьми условной линии, означающей конец всем мучениям. Они рванулись вперёд. Но это лишь казалось зрителям. На самом деле они теряли скорость, сгорая от напряжения. И задача каждого заключалась в том, чтобы сгореть чуть-чуть позже. Продлить горение. Хотя бы ещё на полсекунды… Они не увеличивали скорость на финише. Они просто старались потерять её как можно позже.
Так втроём они и проскочили финишную линию. И, быть может, ещё никто, даже самый быстрый судья — фотофиниш, не успел определить победителя, а Стив уже знал, что победил. Для этого ему не нужен фотофиниш: вся прожитая Стивом жизнь заменяла его. Рано похоронить отца. С восьми лет работать в мясной лавке, с утра до позднего вечера развозя по адресатам тяжёлые корзины с заказами. Надо было отказывать себе во всём, чтобы купить сначала плохонькую веломашину и перебрать её до последнего винтика собственными руками. Потом скопить деньги на велотуфли. Потом — на трусы с подкладкой из настоящей замшевой кожи, такой ласковой, такой успокаивающей после сотни-другой километров, пройденных в седле… Потом надо было отказаться от семейного счастья и отложить женитьбу до лучших времён, когда будет и слава, и деньги, и дом: родительскую хибару он продал, чтобы уехать тренироваться в Швейцарию.
Он долго жил в дешёвых отелях, с комнатами на четверых, из которых один обязательно храпел так, что остальные не могли заснуть. И он принимал по две таблетки снотворного. Первую — чтобы не слышать мучительной боли в уставшем теле, от которой рождается хроническая бессонница, и вторую — чтобы не слышать храпа соседа. Он питался иногда лишь тем, что собирал в старом саду — оставшимися после уборки подгнившими фруктами. Или забирался в дальние убранные виноградники и бродил там среди зелёных кустов, освобождённых от ягод, и искал оставшиеся грозди. Он находил их, запрятанных, подобно диким грибам, в самые укромные закутки виноградных кустов. Небольшие, покрытые матовой пыльцой грозди из нескольких крупных, словно наполненных сахаром, перезревших ягод. А потом снова в седло…
И всё это ради сегодняшнего дня. Ради того мгновения, когда он, ещё не успев перевалить через заветную линию, уже поднял руки в исступлённом приветствии самому себе. А они, смешные зрители, думали, что это он благодарит их за овации, которыми они встретили гонщиков на бульваре!
Потом его стащили с машины. И долго мяли десятки жёстких, незнакомых рук. «Мисс Шоколад» поднесла ему огромную шоколадную плитку, и он поспешил, не глядя, передать её кому-то, ибо держать в руках не было сил. Всю жизнь ему дарили то, что было не нужно, всю жизнь он не мог заработать того, что хотел.
Его интересовала она, круглая бляха, с бесстыдной ленью развалившаяся на бордовом бархате. Потом она перешла из коробки в руки мэра. А потом приятной тяжестью повисла у него на шее. Кто-то что-то говорил в его честь. Он же исподволь потирал её своими заскорузлыми, скрюченными от долгого держания за руль пальцами и не чувствовал металла. Он и не обратил внимание, что сунул торжественному мэру для приветственного пожатия свою руку в мокрой от пота и грязной от дождя, липкой перчатке. Потом, как загнанный зверь, ходил кругами в толпе репортёров и, наверное, глупо улыбался. Впрочем, от него большего ничего и не требовалось. На все вопросы бойко отвечал менажер, сияя своей безотказной ослепительной улыбкой и остроумием поднаторевшего на частых выступлениях комика.
А потом сладостные струи горячего душа. И, наконец, эта спокойная массажная. И эти пальцы, колдующие над его телом…
Он лежал на массажном столе, будто покойник — вытянув руки, закрыв глаза и почти не дыша. Он боялся спугнуть видения предпоследнего получаса. Он боялся, что зыбкое здание радости вдруг рухнет, куда-то бесследно провалится, стоит ему только сделать одно неверное движение.
Перед глазами Стива проходила вереница лиц, заслонивших в минуту триумфа почти весь мир. Мир, который до победы казался таким пустым, что он сейчас не смог бы вспомнить тех, кто своим дружеским участием помогал ему в трудные минуты. И думал так Стив не оттого, что вдруг забыл всё хорошее, сделанное ему людьми. Просто было так мало хорошего, что при столкновении с огромной радостью, охватившей его, все эти крохи добра сразу померкли, растворились в торжественной суете награждения.
Стив отчётливо видел лицо Лея Максфильда, пришедшего вторым, его тихую, добрую улыбку. Стив понимал, как дорого стоила она, его добрая улыбка. Максфильду предстояло перезаключать новый контракт, и победа послужила бы ему солидным аргументом в разговоре с будущими хозяевами. Но он всегда был добрым парнем, этот Лей. Даже когда проигрывал.
Стив видел рядом с собой лицо Гривса — шотландца с бугристыми скулами и вечно сжатым то ли от боли, то ли от неудовольствия ртом. Гривс, стоявший на третьей ступеньке пьедестала чуть ниже Стива и Лея, даже не смотрел в сторону победителя. Его нос, подобно носу привыкшего упрямо идти против ветра корабля, смотрел вперёд, и казалось, что он рассекает уже волны и ветры в новой гонке, где, может быть, судьба окажется к нему благосклонней. Как всегда, Гривс сразу же после церемонии награждения исчез, даже не поздравив Стива. Но тот не обиделся на Гривса. Стив гонялся с ним уже много лет и знал, что Гривс по натуре далёк от сентиментальностей, вроде объятий и поцелуев. Сам не принимает их, когда изредка удастся победить в каком-нибудь незначительной критериуме. И раздавать не любит. Но тут ведь не критериум… Тут чемпионат мира…
В калейдоскопе физиономий промелькнуло подёрнутое какой-то странной улыбкой лицо швейцарского тренера, ещё вчера заявлявшего, что чемпионом мира несомненно станет его «мальчик». Но мальчик так и не смог выбраться из «поезда». Правда, в финишном спринте, в котором участвовало человек сорок, он умудрился выскочить на четвёртое место. Но это было плохим утешением для его тренера. Оскар Гартнер, в прошлом сам чемпион мира, хорошо знал разницу между четвёртым и первым, даже между вторым и первым местом в чемпионате. И дело здесь не только в цифрах, нарисованных на лицевой стороне пьедестала почёта. Дело в цифрах, которые можно нарисовать в графе «гонорар» будущего контракта.
Он и во времена своих выступлений был очень жадным до побед и славы, этот Оскар Гартнер. Стив помнил его по многим телевизионным передачам. Волевое лицо, устремлённость во всём облике, умение доводить себя до исступления и в то же время — доброта.
Сегодня утром Оскар отдал Стиву последнюю ампулу витаминов. А перед самым стартом дал ему антикатаральные таблетки, которые особенно рекомендовал Стиву главный врач гонки.
Витамины Стив проглотил миль за тридцать до финиша, когда казалось — вот-вот отвалится от лидирующей группы. Он уже и так пропустил несколько очередей в лидерской проводке, и соперники грозили ему кулаками и требовали работы. Впрочем, это обычное дело — скандалы в головке «поезда».
И вот тогда, отсиживаясь сзади, он проглотил содержимое ампулы. Буквально через минуту почувствовал себя бодрее. Ему показалось, что витамины произвели скорее психологическое воздействие. Наверное, глотни он простой воды из фляги — и тоже почувствовал бы себя лучше. Но фляга была пуста…
Руки массажиста тем временем впились в опухшее, ноющее колено Стива. Резкая боль прошла по ноге и затихла где-то у сердца. Жёсткие пальцы с двух сторон проникали под коленную чашечку. Стиву казалось, что с каждым движением они уходят всё глубже. Но и боль от давления пальцев становилась всё тупее и тупее. Наконец, когда обмякшие руки опустили колено на прохладную простынь массажного стола, Стив почувствовал, что нога совершенно не ноет, в ней ощущается какая-то чистота, словно жёсткие пальцы поставили всё на свои места.
Занятый своим коленом, Стив не слышал, как к столу подошёл комиссар гонки. Невысокий, сухой человечек с визгливым голосом. Голосом, который, многократно усиленный динамиками, неизменно заставлял шарахаться в сторону «поезд» каждый раз, когда в пылу борьбы гонщики забирались за двойную белую линию, разделявшую шоссе.
— Стив, — участливо произнёс комиссар, положив руку на плечо массажиста, будто предлагая тому повременить с пока ненужной работой. — Я не мог найти вашего менажера и потому побеспокоил вас. Ещё окончательно ничего не известно, но главный врач гонки сделал представление — у вас не всё в порядке с мочой.