Я тебе не писал,Что меня посещают виденья,Временами зовёт меня кто-то,Кричит, кричит…То вдруг чья-то рукаНа виду у честного народаМеня разденет,То я вижу себяВ язычке горящей свечи.Тает воск.Опускается пламя ниже.И качает меня,Как в сосуде огонь.Лижет ноги, грудь,Сердце,Душу лижет. А вокруг —Карнавал ночей и снегов…Я вскакиваю.Под ложечкой тает смуты льдина.Усталые веки —Как ставни избы нежилой.Разум, о разум,Что со мной?Помоги, мой спаситель единый.Эти
мгновенья —Ножик под горло,Так тяжело мне от них,Так тяжело.Я пробовал пить…Но это – то же,Что ветер пьёт воду по лужам:Поднял, осушилИ, качаясь, пошёл по степи.Но жизнь – не степь,И идти, качаясь по ней,Это в сто тысяч раз хуже,Чем себя одурачить,Оглушить, ослепить.Проснёшься опять.И куда ж его денешь?Кричит оно,Что ты разбитИ распаян.И тогда,Как в смерти…Не хочется пробужденья.Хочется спать вечно,Никогда не просыпаясь.
«Есть в душе моей такая рана…»
Есть в душе моей такая рана —Может, много, жизнь, еще шагнём —Только знаю: поздно или раноПолыхнёт, как в полночи огнём.И сгорит – без углей и без пепла,Без сифонов и без кочерёг,То, что столько лет и жгло, и крепло,То, что столько в жизни я берёг:И любовь, и горечь, и обманы,Колос чувств и долгий голод в нём…Есть в душе моей такая рана,Что когда-то полыхнёт огнём.
«Всё, что было моим – не моё…»
Всё, что было моим – не моё.Сердце тянет к теплу, словно птицу.Память крыльями в проруби бьётИ не может за край уцепиться…
«Бушует снег, шумит хвоя…»
Бушует снег, шумит хвоя.И сквозь буран и отдаленьеНеясный голос слышу я —То ли борьбы, то ли моленья.Не то… в смешенье буйных сил,В их дисгармонии и дрожиЯ вдруг в сознаньи воскресилВесь цикл замкнувшийся,Что прожил,От мнимых взлётов до крушений,Что вижу нынче свысока…И только не найду решений —Куда идти и что искать,Где каждый миг судьбы оплаченЗа боль других и за свою.О чём же снег и ветер плачут,Или о чём они поют?Хочу бежать, а буря воет,И некто с нею грозен, дик,Моею машет головою,Распятьем тело пригвоздив.
«Не сказывай, не сказывай…»
Не сказывай, не сказывайО горечи финала.Метель югою газовойГлаза запеленала.Простая ли,Простая лиТвоя кручина разве,Когда слезинки стаялиИ покатили наземь?Весь свет постылИ стал не мил,Больное сердце донял,И дом колотит ставнями,Как по щекам ладони.
«И великий живёт…»
И великий живёт,Как и мы.Может, синего больше на веках.Каждый чем-то захвачен,Закручен.Не крикнешь: «Куда ж это вы?!»А из нас-то ужеКто-то движется знаменьем векаПо дождливым бульварамОдинСреди многих живых.А навстречу —Вечерний туман,Неурядицы и недостатки.НемигающеСмотрят на насФары бегущих машин.Разве кто-то поймёт,Что капают жизни остатки,В вечность капают тихоИз треснувшей чьей-то души?Вытекают пейзажи,Мосты, переулки, соборы,Вытекают глазаИ улыбки, накопленные за года…Вплоть до детства,До чёрного неба над стонущим бором —Всё уходит, чтоб большеНе думать о нём, не гадать.Словно тени тенейПроплывают в толпе многоликойНепонятные судьбы,Которые не повернуть.В тишине, в тишине,В тишине умирает великий,Чтобы смертью своейУ столетий отнять тишину.
«Передо мною…»
Передо мною —В сизых лозах пень…А за полоской лоз – как море – озимь.И так мне радостно,Что хочется запеть,Но вместо песенВыступают слезы.Вот, торопясь,Бежит куда-то жук.Ага, он в дом,И не стучится в двери.А я гляжу на всё, гляжу, гляжу,И в горле сохнет,И глазам не верю.Я болен, околдован, глухо пьян?О нет! Даю разгадку тайне:Передо мною – родина мояВновь рожденаЗа столько лет скитаний.
«…Ругай меня, люби меня…»
…Ругай меня, люби меня,Превозноси,Низвергни в бездну,Пока я искоркой огняВ безбрежьи мира не исчезну.Пока судьба моя – не «были»…И сердце бьёт ещё рывками.И музыка души – не пыль,Спластавшаяся в мёртвый камень.
Не заблудился я,Но все же поаукай.Я не замерз,Но не гаси огня.Я не ослеп,Но протяни мне руку.Я не ослаб,Но пожалей меня.
«Вода, вода…»
Вода, вода…Гляжу в тебя,Гляжу до головокруженья,И забываю счёт годамОт сопричастности к движенью.Как будто я тебе сродни,Но до поры очеловечен.Как будто бы я сам родник,Из этой вечности возник,По ней иду,И путь мой вечен.
«Родные плачущие вербы!»
Родные плачущие вербы!Глухое дальнее село!Я б не любил тебя, наверно,Так обречённо,Так светло,Когда б над каждымЧёрным злакомНе убивался сердцем я,Когда бы сам с тобой не плакал,Отчизна светлая моя!
Журавушка
Конец семидесятых – пожалуй, самый тяжёлый период в мирной жизни. Иллюзии о душевном равновесии на свободе рассеялись. Средства на жизнь давала работа слесарем-сантехником (кстати, Михаил был хорошим слесарем), но на одном месте подолгу не задерживался. Контакт с коллективом всегда превращался в пьянку с просаживанием и без того нищенской зарплаты. Стремился найти местечко в котельной с круглосуточными и ночными дежурствами. Впрочем, случайные «друзья» и богема быстро обнаруживали эти «уютные местечки»…
На сайте «Стихи.Ру.» Михаила Николаевича иногда называли профессиональным поэтом. Если иметь в виду Союз писателей СССР, затем России, – да, он был принят в него в 60 лет. Но средств к существованию эта профессия не давала никогда. Гонорары за сборники стихов получал трижды: первый мы проели, на второй купили сыну виолончель, в третий раз деньги пропали «благодаря» гайдаровской реформе.
…Стихи не печатали, полагаю, по нескольким причинам.
Одна из них – непроходная тематика. В то время у всех на слуху был Владимир Высоцкий, люди ходили с гитарами. Миша тоже пел под семиструнную гитару (природная украинская музыкальность), но своё:
Не кипит, не бьётся в берегаЧёрная река судьбы зловещая.От кого мне было так завещано —За одну две жизни прошагать?Белый пар скользит по валунам,Как дыханье трудное, неровное.Памяти моей лицо бескровное —На лету замёрзшая волна.И с тех пор за криками пургиСлышу, если вслушиваюсь пристально,Лай собачий и глухие выстрелы,И хрипящий шёпот: «Помоги!..»
(Последние две строки он выговаривал с напором, подчёркивая каждое слово, а «Помоги!..» – глухо, с угасанием, потом – долгая пауза.)