Живые и взрослые (сборник)
Шрифт:
Илья знает: потом машину поставят в павильоне на платформу, будут трясти, будто она едет, а улицу сзади при монтаже наложат. Называется «комбинированные съемки». В фильмах об-гру так делают, когда герои через пропасть перепрыгивают или по стенам бегают.
Как Илья смеялся прошлой зимой, когда понял, что Гоша верит, что все эти прыжки – настоящие. Зрители вообще такие доверчивые. Илье даже непонятно, зачем так стараться, чтобы в фильме было все «как на самом деле», – все равно почти никого не осталось, кто бы помнил,
В Приморске, кстати, специально разыскали одну старушку, совсем седую, древнюю – ходит с трудом, на две палки опирается. Посмотрела она на их съемочную площадку, скривилась: мол, все не так было. Никто бы чистильщика обуви и близко не пустил к зданию полиции. И вообще – чистильщики вовсе не обязательно были живые, мертвых тоже хватало. Откуда вы, собственно, взяли, что все мертвые были богатые, а живые – бедные? По-разному бывало, да никто тогда и не различал толком, мертвые или живые, это все потом началось, после этого вашего Проведения. А потом вдруг сказала:
– Да по большому счету – никакой разницы нет, до Проведения или после. У кого власть – тот и прав, а простые люди как жили, так и живут.
После этого ассистент режиссера сразу начал свое – пойдемте, бабушка, поздно уже, – и они подевались куда-то.
Илью никто, конечно, не спрашивал, а то бы он объяснил, что ведь это – кино. Тут главное, чтобы сюжет интересный был, да еще драки и девушки красивые. А что на самом деле было – да кому какая разница? Ему даже обидно, что в сценарии нет ни одного зомби – Городецкий на его вопрос так и сказал:
– Так ведь зомби только после Проведения появились. Будто Илья сам не знает! Но просто фильмы с зомби – самые здоровские! Как он в «Неуловимом» один целый отряд зомби положил! Самый его любимый эпизод – хотя ребятам, конечно, больше нравится про «Эй, пацан, покажи класс!». Но про зомби все равно кайфовей.
Илья возвращается к столу и дописывает открытку:
«Погода здесь отличная, купаемся почти каждый день. Девчонки здешние мне проходу не дают, но я уже привык. Впрочем, то ли еще будет, когда наш фильм выйдет на экраны! Ты готовься: я тебя на премьеру позову, как к вам приеду. Маме и папе от меня привет.
Твой двоюродный брат Илья.
P. S. А ты знаешь, что на каком-то мертвом языке «двоюродный брат» будет «кузен»? Прикольно, да?»
Люси уже старая, уже не хочет бегать за катушкой, прыгать за бантиком. Она лежит на диване, рядом сидит Марина, чешет черно-белую меховую спинку, теребит за ушами. Кошка урчит от удовольствия.
На ковре устроились Лёва с Гошей, взволнованные, возбужденные.
– Ну и что? – говорит Марина. – И что тут такого таинственного?
– Ну как, ты что, не понимаешь? – говорит Лёва.
– У них какая-то тайна! – говорит Гоша. – Она же специально к ДэДэ шла! Полчаса подождала, чтобы никто не видел, – и к нему!
Марина фыркает: тоже мне, тайна! У них – свидание, любому понятно. Но только не мальчишкам, конечно. Им подавай тайны, секреты, клады…
Детский сад, штаны на лямках.
– Про дом еще расскажи, – говорит Лёва.
– Ну что ей рассказывать, – отмахивается Гоша, – она же все равно слушать не хочет.
Марина прекращает гладить Люси, берет на руки и зарывается носом в мех. Кошка недовольно мявкает, но не вырывается – привыкла. Люси – почти ровесница Марины, на год младше. Марина сколько себя помнит, все с ней играла. Говорят, двенадцать лет для кошки – это как семьдесят с лишним для человека. Интересно, было ли когда-нибудь время, когда Люси и Марина были ровесницами? Наверное, тогда, когда Марина еще не умела ходить и только ползала – Люси была, конечно, быстрей, но, по крайней мере, они видели мир примерно с одной высоты.
А теперь Люси старая, совсем-совсем старая киска. Марине не хочется об этом думать, и она глубже утыкается носом в кошачий живот и оттуда, из глубины теплого меха, говорит:
– Ладно, рассказывайте, чего там за дом.
– Смотри, – начинает Гоша, – пустой дом. Внутри давным-давно никого не было. Вокруг – пустырь. Зарос всякими сорняками – и больше ничего. Ни бумажек, ни битых бутылок – ничего. Вокруг – забор, поверху – колючая проволка. Что это значит?
– Что это – дом с привидениями? – спрашивает Марина.
– Я считаю, что да, – отвечает Лёва.
И Гоша солидно кивает: да, он тоже так считает.
Люси наконец-то выворачивается из Марининых рук и поспешно, но не теряя собственного достоинства, залезает под кресло в дальнем углу комнаты.
– Значит, – говорит Марина, – вместо того, чтобы выслеживать Вадика, вы следите за ДэДэ и разыскиваете дома с привидениями, так? Ладно Лёва, он уже свое получил, но ты, Гоша, вместе со мной клялся с пятнашками посчитаться – было дело?
– Было, – соглашается Гоша. – Но что я-то? Мне только скажите, где Вадик, – я ему хрюсло сразу начищу, и все. Даже без всякого об-гру справлюсь.
– Он ныкается сейчас, – говорит Марина, – из-за забора почти не показывается. Я думаю, он знает, что мы на него зуб точим.
– А как же, рыльце-то в пушку, – говорит Гоша.
– Постой, постой, – перебивает Лёва, – он, что, что-то необычное разве сделал? Да пятнашки всю жизнь только так себя и вели. Чего ж теперь ему ныкаться? Почему, когда Шурку обидели, они не ныкались, а сейчас – затаились?
– Нас испугались, – говорит Гоша.
– Это понятно, – кивает Лёва, – они испугались тебя с Мариной. Но откуда они узнали, что надо вас боятся? Вы что, сообщили им об этом?