Живые тени
Шрифт:
– Никогда еще я не боялась смерти.
Лиска прямо поглядела Труаклеру в глаза, чтобы он увидел, что она говорит правду; в его синие глаза, темные тени вокруг которых должны были с самого начала ее насторожить.
Но тебе ведь нравилось его внимание, Лиска. Тебе было приятно то, как он, словно невзначай, брал тебя за руку, как касался твоего плеча.
Жесты, которых Джекоб с каждым днем все настойчивей избегал. Свою страсть она прятала под кожей, словно тайну, но, видимо, Труаклер учуял ее, как и лисью шкуру под платьями, как кровавый
– Не на ту? О нет. – Голос Труаклера был мягок, словно мох в лесу. – Не тревожься.
Я очень придирчиво выбираю свою добычу. Это сохраняет мне жизнь вот уже почти триста лет.
Он подозвал слугу.
– Ты дашь мне то, чего я желаю. Как и все остальные. Даже больше, чем все остальные.
Слуга поставил на стол пустой графин. Вечерний свет заиграл в его хрустальных гранях, как осколок уходящего дня.
Труаклер встал и провел рукой по Лискиным обнаженным плечам.
– Знаешь, у страха есть множество оттенков. Самый питательный страх – белый, страх перед смертью. У большинства – это страх за свою жизнь, ведь смерти они боятся больше всего на свете. Но мне с самого начала было ясно, что с тобой все будет по-другому. Это делало охоту еще более увлекательной. – Труаклер рассыпал пригоршню вялых бутонов по столу. – Я оставил для него повсюду недвусмысленные следы и уверен, что он уже в пути. Как ты считаешь?
Джекоб.
Нет, только не это! Лиска вытравит из памяти это имя, и Труаклер не найдет его в ее сердце. Она почувствовала, как страх перехватил ей горло.
На дне графина собрались несколько белых капель.
Труаклер нежно провел рукой по ее щеке.
– Лабиринт вокруг моего жилища, – шепнул он ей, – пропускает только меня. Любой другой там безнадежно сбивается с пути. Они забывают, кто они, зачем пришли, и лишь слоняются из одного тупика в другой, изнывая от голода. В конце концов они начинают есть ядовитые листья и слизывать с тропинок росу.
Лиска выплеснула ему в лицо свое вино. Она так крепко сжала в руке бокал, что он треснул. Вино окрасило рубашку Труаклера в цвет крови, струившейся у Лиски между порезанных пальцев. Труаклер подал ей салфетку.
– А ты знаешь, он ведь тебя тоже любит! Хотя пыжится это скрыть от самого себя. – Ни один голос на свете не мог прозвучать нежнее. Труаклер отодвинул стул. – Взгляни, отсюда открывается отличный вид на лабиринт. Взлетит стая голубей – это значит: он в капкане. Кроме Джекоба, я в гости никого не жду.
Дно графина покрылось молочно-белой лужицей.
Труаклер прошелся вдоль длинного стола. Мимо пустых тарелок.
– Надеюсь, это тебе послужит утешением, – произнес он, перед тем как прикрыть за собой дверь. – Но страх не пощадит и тебя. Любовь – штука опасная.
Ах, с каким упоением она перегрызла бы ему сейчас горло. Утопила в крови этот бархатный голос. Но для лисицы все было кончено, а равно и для Селесты.
41. Охотничьи
Едва они въехали в Шамплит, Джекоб убедился, что они на верном пути. Множество свежевыкрашенных домов, фонари, освещающие сумеречные улицы, – такую роскошь в Зазеркалье могли позволить себе только крупные города. Синие Бороды поддерживали хорошие отношения с соседями. Они никогда не искали своих жертв там, где жили сами, и к тому же давали деньги на новые дороги, церкви и школы. Купленное всем этим молчание служило им щитом. Джекоб был уверен, что за портьерами Шамплита множество глаз внимательно следили за ними.
Большинство Синих Бород жили в отдаленных усадьбах, окруженных пространными угодьями. Поблизости имелся только один большой господский дом, подходивший под это описание. Он располагался к югу от города; зная это и оказавшись на городской окраине, Джекоб повернул свою лошадь на север, чтобы никто из добропорядочных горожан не счел себя обязанным уведомить Труаклера об их прибытии.
Они оставили лошадей в пролеске. Даже волки обходили чертовых кляч стороной, а поводья Джекоб выменял на цепи, чтобы лошади сами не могли освободиться. Его жеребец очень привязался к нему. Пока Джекоб отвязывал рюкзак от седла, конь почти по-дружески цапнул его за руку.
Вечер источал ароматы цветущих деревьев и свежескошенных лугов. Все вокруг, казалось, излучало покой. Заспанный рай. Пройдя совсем немного, они наткнулись на аллею, обсаженную платанами. В мокром щебне можно было разглядеть следы от колес кареты. Чуть поодаль между деревьями показались и железные ворота.
Обманчивый покой, запертые ворота… Даже аллея перед ними выглядела так же, как во время поисков сестры Доннерсмарка. Тогда они явились слишком поздно.
Но не сейчас, Джекоб.
Со страху его чуть не вырвало. Он уже сбился со счету, сколько раз в продолжение этой бесконечной скачки ловил себя на мысли, что ищет глазами Лиску. Сколько раз ему во сне казалось, будто он слышит рядом ее дыхание.
«Какое из найденных сокровищ тебе дороже всего на свете?» – спросил его не так давно Ханута. Джекоб пожал плечами и назвал парочку. «А ты даже больший простофиля, чем я, – пробурчал Ханута. – Надеюсь только, что, когда ты додумаешься до правильного ответа, твое сокровище еще будет при тебе».
Решетку на воротах сплошь увивали железные цветы. Доннерсмарк молча вытянул из сумки ключ. У Джекоба когда-то тоже имелся похожий, но его, как и многое другое, он оставил в крепости гоилов. Ключ, открывающий любую дверь… Некоторые из них подходили к дверям только той страны, где их выковали, но этот выполнял свое назначение повсюду. Ворота распахнулись, не успел Доннерсмарк вставить его в замочную скважину.
Навес для кареты, конюшни, просторный двор среди мокрых от дождя деревьев, а на другом его конце дом, который они увидели издалека. Его окружала вечнозеленая живая изгородь.