Живый в Помощи(Записки афганца 1)
Шрифт:
Время смягчило древнерусские нравы, но на любой войне, при любом конфликте бывали и хладнокровные самосуды. Конечно, убить пленного, если он уже взят в плен и силой обезоружен, среди русских христолюбивых воинов почиталось за грех, ибо из поколения в поколение наши воины воспитывались в духе безпощадности к вооруженному противнику и милости к побежденному врагу. И тем не менее всплески безудержной ненависти, чего греха таить, все-таки случались и на афганской войне. Они подспудно зрели ото дня ко дню в безысходности ожидания собственной смерти, от жажды мести при виде пустой койки друга, над изголовьем которой продолжали улыбаться с фотографии любимые лица его жены и только начавшей ходить дочурки, которых теперь уже геройски павшему офицеру
Предшествующая этому злополучному полету неделя была как никогда скорбной: погибло много вертолетчиков и спецназовцев с соседней «Чайки». На самой «Скобе» во время жуткого многочасового артобстрела от прямого тройного попадания снарядов в блиндаж пехоты заживо было погребено семь человек с лейтенантом-командиром во главе. Сидевший на куполе недалекой мечети снайпер наповал убил двух вертолетных техников.
Но больше всего ожесточила сердца русских воинов позавчерашняя казнь-джихад трех офицеров и двух солдат с базы «Чайка» в местном перевозном дукане. Дерзкая, по-восточному изощренная «священная» казнь, от которой «воины Аллаха», видимо, получили полное наслаждение и утоление жажды смерти.
Пятеро русских зашли в местную харчевню-магазинчик, предварительно договорившись с его хозяином о предстоящем визите. Они хотели сделать перед долгожданным отпуском необходимые покупки. Толкаясь в магазинчике и выбирая товар, офицеры не заметили надвигающуюся опасность.
Слуга, по указанию хозяина, всем своим видом изображая несказанную радость, как это могут изобразить только на Востоке, предложил гостям чай. После того, как растроганные добродушным приемом ребята глотнули его, их сморил быстрый сон. Им, пришедшим в Афганистан «исполнять свой интернациональный долг», а вернее — защитить этого хозяина от бандитов и междоусобной войны, хладнокровно и методично вырезали сердца и на их место вложили вырванные глаза. Во вспоротые животы вставили отрезанные мужские достоинства, а руки и ноги сплели сзади веревкой. Получившиеся таким образом из человеческих тел круги разложили ночью у блокпоста «Чайки» на циновках, а сверху воткнули флаги из лент, на навершия которых водрузили головы мучеников. Сами душегубы безследно исчезли вместе с дуканщиком, его слугой и магазинчиком.
Мерзки их деяния в очах Божиих. Так поступают только трусы, повязывая собственный народ жертвенной кровью и устрашая противника ужасами возможной расправы. Но вызывающий горный ветер ненависти пожнет бурю возмездия, приходящую с русских равнин.
Грозовой нервный комок, копившийся у наших ребят всю прошедшую неделю, когда последней каплей стало вероломное убийство пятерых человек с «Чайки», и разрядился вспышкой-молнией самосуда в тот проклятый день. Говорится это не в оправдание, поскольку русский воин не ровня бандиту-душману, а в рассуждение о том, насколько разнится понимание воинского ремесла и воинской доблести у нас и на мусульманском Востоке: казнить без суда пленных в Российской Армии считается тяжким преступлением, а в «национально-освободительной армии Афганистана», как уважительно величали на Западе и в Америке своих выкормышей-бандитов, подобное убийство почиталось за героизм. В этом-то вся и разница: когда мы отходим от своих военно-исторических традиций и принципов христолюбивого воинства, мы уподобляемся безбожным западным армиям, которых готовят умирать только во славу золотого тельца, мы звереем и оскотиниваемся до самосуда над пленными и предательства друзей и страны, когда появляются новоявленные обрезанные «мусульмане» из вологодских и новгородских, и рязанских деревень.
Но когда мы вспоминаем о нашем русском православном Боге, возвращаемся к заветам предков, к традиционным нормам морали и нравственности, отходит от сердца злоба и ненависть, сребролюбие и трусость, и в нем водворяется смиренный христианский непобедимый покой воина, против которого никогда не выкуют, сколько бы ни старались, равноценного меча ни безбожный Запад, ни мусульманский Восток.
Из наградной реляции капитана Виктора Николаевича Николаева.
"… В республике Афганистан с мая 1987 года. Летает на вертолетах МИ-8 в должности начальника поисково-десантной группы (ПДГ), выполняющей задачу: поиск и спасение терпящих бедствие и попавших в плен, поиск и уничтожение караванов оппозиционеров. Имеет общий налет 312 часов, выполнил 249 боевых вылетов, 19 разведвыходов в провинциях Пактия, Пактика, Логар, Газни.
16 июня 1987 года выполнил боевую задачу по спасению экипажа самолета Су-25, сбитого оппозиционерами в районе населенного пункта Гардез. В момент боя с оппозиционерами, оцепившими район падения самолета, огнем автомата уничтожил двух оппозиционеров и одного ножом в рукопашном бою, который пытался воспользоваться паузой при смене Николаевым магазинов в автомате. Здесь же во время повторного вылета лично захватил в плен и доставил на вертолет еще двух оппозиционеров…»
Восток — дело тонкое, Витюха!
Взлетая в очередной раз по наводке разведагента, то есть афганца-душмана, завербованного нашей агентурой, Виктор смог воочию увидеть, как ведет себя восточная женщина, попавшая в мясорубку войны. Но сначала следует пояснить, что же собой представляли эти агенты в стане врага, которых имеет любая разведка мира. Эти наемники, принося немалую пользу, естественно, получали за свои услуги и соответствующее вознаграждение.
Добытую информацию, в данном случае от ХАДа (что-то типа КГБ в афганском варианте), насколько было возможно, проверяли. Если полученные сведения оказывались достоверными процентов на девяносто, то агент получал часть оговоренной по контракту суммы. Если же донесение подтверждалось стопроцентно, то вне зависимости от того, как оно было использовано, наводчику выплачивали оставшуюся часть «честно заработанных денег».
Утренний полет в режиме свободной охоты прошел удивительно спокойно. Полуденное испепеляющее солнце продолжало методично расплавлять боевую собранность экипажей. Сейчас вертушки стелились над кандагаркой. Через полчаса после взлета слева стали вырисовываться две «Тойоты» грузового типа, одна из которых горела.
Высадившаяся группа, не добегая нескольких метров до чадящей машины, почувствовала страшную вонь, а из-под второй, увидев людей, выползли восемь грязных воющих женщин. За ними, цепляясь за длинные паранджи обеими ручонками, волоклись насмерть перепуганные ребятишки.
Пока переводчик, успокаивая женщин, пытался их допросить, чтобы получить хоть какое-то объяснение случившемуся, спецназовцы оторвали борт машины и отпрянули.
По всему кузову навалом были разбросаны около двадцати обезглавленных мужских трупов. Позже выяснилось, что таким образом свела счеты одна банда с другой. Отрезанные головы своих врагов бандиты бросили в кузов машины и подожгли ее. Женщин, на удивление, не тронули. Видимо, решили — не слишком ценный груз. Идти самостоятельно пешком женщины побоялись. И на это были причины…
После начала войны в Афганистане даже некоторые вечные традиции дали трещину. Многочисленные минные поля, повсеместно разбросанные по стране так, что никто уже не мог точно определить их координаты, стали настоящим бедствием для жителей. На них гибли и калечились люди, животные. Это обстоятельство заставило мужчин-афганцев, правоверных воинов, искать способ, чтобы обезопасить себя. И они его нашли.
Если обычно по восточной традиции мужчина, как глава семейства, шествовал впереди своих многочисленных домочадцев, семенящих сзади него, то, когда все чаще стали происходить непроизвольные подрывы на необозначенных минных полях, вековой способ передвижения пришлось изменить. Теперь вперед пустили женщин, причем старшая и любимая жены замыкали бабий строй. А возглавляла шествие, идя как миноискатель, самая нелюбимая из жен, за которую уплачен наименьший калым.