Жизнь актера
Шрифт:
— Мобилизованы? Почему?
— Как почему? Ты не знаешь, что объявлена война?
Я ничего не знал. Мы с Жаном не читали газет и не придавали значения распространяющимся слухам.
— Но если вы мобилизованы, то и я, наверное, тоже.
— Какое у тебя мобилизационное предписание?
— Не знаю.
— У нас шестое.
Наверное, у меня такое же, так как мы примерно одного возраста. Мы решили ехать. По дороге остановились в Лионе. Все прервали отдых, свободных номеров в гостинице не было. В конце концов мы нашли один ужасный — с простынями, цветом и толщиной напоминающими картон.
Добравшись до площади Мадлен, я убедился, что не только мобилизован, но еще и опоздал на свой сборный пункт, находившийся в Версале. Я позвонил матери. Она была в отчаянии, и мне пришлось сделать крюк, чтобы проститься с ней. Как Жану,
Опоздал не один я. Мне выдали военную форму, не сделав выговора. Офицеры жаловались, что у них мало легковых машин. Я предложил «Матфорд» Жана. Они с радостью согласились. На машину прикрепили фальшивый военный номер.
Вечером я вернулся в квартиру на площади Мадлен. Мы поужинали с Коко Шанель, которая изъявила желание быть моей «крестной». Я отказался, дав ей понять, что хотел бы, чтобы она была «крестной» всей моей роты, и она согласилась. Конечно, она хотела, чтобы я простил ей историю с «Трудными родителями».
12
Мы отправляемся в путь в неизвестном направлении. Прибываем в Мондидье, в департаменте Сомма. Большая часть солдат спала в брезентовых палатках. Я сказал своим офицерам, что мог бы остановиться в той же гостинице, что и они, чтобы быть всегда под рукой, я могу сам платить за номер, поскольку они не имели права реквизировать номер для солдата. Они согласились. Как видите, для меня война началась весьма странным образом.
Я также оплачивал бензин для «Косули», нашей «Матфорд», поскольку мне было проще съездить на заправочную, чем просить талоны на бензин, полагавшиеся нашей роте. И потом, я мог пользоваться «Косулей» для своих личных нужд. Все это должно было вызвать ко мне антипатию товарищей.
Я начал работать над ролью в следующей пьесе — «Пишущая машинка». Мои товарищи издали наблюдали, как я разговариваю сам с собой, и принимали меня за помешанного.
Числился я в авиационной части: нечто вроде базы для «возможных» эскадрилий. «Возможных» потому, что самолетов мы никогда не видели.
Меня вызвал к себе лейтенант, командовавший единственной эскадрильей, которая была в нашем распоряжении. Он сказал:
— Когда носишь имя Жан Маре, следует доложить об этом своему командиру. Я видел вас в «Трудных родителях».
Из всех, кто находился на нашей, базе, только он один и видел пьесу. Этот случай послужил мне уроком скромности. То, как меня принимали в Париже и Сен-Тропе, почти заставило меня поверить в свою известность.
Я ответил офицеру:
— Господин лейтенант, если бы я осмелился представиться, а вы бы мне ответили: «Жан Маре? Ну и что из этого?» — хорошенький у меня был бы вид.
Так все узнали, что я актер. Они оценили мою скромность и стали относиться ко мне иначе. Военврач даже упрекнул однажды офицеров за то, что меня беспокоят ночью для выездов: «Малыш должен отдыхать».
Чтобы мне простили мое более чем ложное положение, я старался оказывать услуги.
— Твои родители живут в двадцати километрах? Я отвезу тебя туда... Тебе нужна почтовая бумага? Я привезу...
Постепенно товарищи стали воспринимать мои привилегии как должное.
Но самую большую роль сыграло то, что моей «крестной» была Коко Шанель.
В кармане я носил записку, которую Жан передал мне в Версаль после того, как я сказал ему по телефону, что уезжаю в пять часов. Я без конца перечитывал эту записку в ожидании новых писем.
«Мой Жанно, в пять часов случится самое ужасное. Обнимаю тебя всем сердцем. Клянусь, что сделаю невозможное, чтобы найти тебя».
Я увез с собой маленький бюст Жана, который Феноза вылепил для меня. В квартире на площади Мадлен он стоял на моем сундучке, под звездами из меди, которые я прикрепил на стену. Я никогда не расставался с этим бюстом. Так я обманывал себя и жил рядом с Жаном. Я обладаю странной способностью погружаться в сны наяву и просыпаться, только если окружающее меня интересует.
Я плохо понимал эту войну, я не принимал ее. Возможно, окажись я на переднем крае,
« З сентября 1939 года.
Я только что получил твое письмецо, которое ты написал после того, как мы увиделись. Ты просишь, чтобы я его сохранил! Мой Жанно, твои письма даже из нескольких строк я ношу в кармане и живу только их ожиданием. Андре уехал, вернулся на свой пост. Я предложил Феноза пожить у нас, и сегодня он переедет. Жить стало очень тяжело, но я дал тебе обещание, и я сдержу его. Только ты увидишь бедного Жана, тонкого, как нитка. Доктор Коко поможет вернуть мне немного сил и веса. Я все еще не могу поверить, что это не дурной сон. Мне кажется, что вот-вот ты разбудишь меня, позвав из соседней комнаты. Дверь твоей комнаты все время открыта, и я хожу от предмета к предмету, от рисунка к рисунку. В моей памяти запечатлелась твоя фигура новобранца, на обочине дороги. Я должен был сдерживаться, а это была самая ужасная минута в моей жизни, если не считать той минуты, когда мы расстались с тобой у дверей «Максима». У меня так болят глаза, что я вынужден покинуть тебя. Ты знаешь, что я не расстаюсь с тобой ни на секунду.
Розали провела вечер у нас дома; что мы могли делать? Говорить о нашем сыне и ждать его. Вот моя единственная цель. Я закончу письмо завтра утром. Две строчки, чтобы попрощаться с тобой.
Что касается машины, очень важно, чтобы она оставалась у тебя. Благодаря ей у тебя хорошее место, и я отношу это на счет твоей удачи.
Повторяй себе без конца, что мое сердце бьется в твоей груди, твоя кровь течет в моих венах, что я гораздо менее одинок, чем многие другие, поскольку мы с тобой одно целое, несмотря на разделяющее нас расстояние.
Мой Жанно, я обнял твою маму за тебя, я буду часто навещать ее, не беспокойся. Молись. Я молюсь и ничего не меняю в своей молитве. Она та же, что и в Сен-Тропе.
Если это ожидание и неизвестность подорвут мое здоровье помимо моей воли, я знаю, что ты еще больше будешь любить своего бедного поэта, который был поражен молнией и на которого молния продолжает медленно падать. Заплатим же за то, что мы были слишком счастливы. Это дорого, но не слишком, когда я думаю о наших с тобой каникулах.
От тебя я жду мужества, это главное. Ты — жизнь, сила, радость, ничто не может тебя сломить.
Я никак не могу расстаться с этим письмом. Мне кажется, что я сомнамбула, что я придумал все это и что я найду тебя уснувшим под твоими маленькими звездочками. Я еще верю в чудо. Обнимаю тебя».
После этого письма вахмистр не переставал приносить мне новые. Иногда я получал от Жана три, четыре письма сразу. Поскольку Жан просил всех друзей писать мне, случалось, что на поверке мою фамилию выкрикивали двадцать раз кряду. Мне было неловко перед товарищами, многие из них совсем не получали писем. В конце концов я попросил, чтобы мне отдавали письма отдельно. Мою просьбу удовлетворили.
«Мой Жанно!
Я самый счастливый человек в мире. Существуют ли счастливые люди? Нас с тобой не может разлучить даже конец света. Это великая загадка. На следующий день после того ужасного дня я почувствовал удивительное спокойствие. Это была чудесная уверенность в том, что наши сердца, твое и мое, бьются, как волны, набегающие друг на друга. Это были волны нашей любви, поющие в тишине. Слава — ничто рядом с любовью. Наша слава в нашей любви.
«Я счастлив, что люблю тебя». Эта твоя маленькая фраза стоит того, чтобы дорого заплатить за нее. Благодаря ей я могу примириться с этой драмой и с этим тупиком, в который мы попали.
Мне жаль равнодушных людей, которым не дано любить всеми силами души.
Твой Жан».
«Любимый Жанно!
Я только что был у Коко. Она получила от тебя письмо и просила меня переехать к ней, чтобы мы могли вдвоем говорить о тебе. Так что я соберу чемодан и буду ночевать в «Рице». Ты можешь писать мне туда. Но я все равно буду заходить домой, чтобы пройтись по комнатам, я не могу отказаться от этого счастья. Это письмо не в счет. Я напишу тебе сегодня вечером из «Рица». Пережить этот дурной сон можно только ради тебя, ради нас, ради твоего сундучка со стихами. Нужно жить ожиданием чуда и молить наше небо».