Жизнь Антона Чехова
Шрифт:
К 1 апреля троица путешественников переместилась в Рим. Антон, по собственному признанию, «замучился, бегая по музеям и церквам». Как потом вспоминал Суворин, Чехов сразу же узнал у швейцара в гостинице адрес лучшего римского борделя. Дяде Митрофану он сообщил, что в Ватикане 11 000 комнат (потом он заметит, что Рим «похож в общем на Харьков»). В письмах домой спрашивал только о мангусте. Похоже, что ни Лика с ее кашлем, ни выздоравливающий от тифа Ваня его не интересовали. Третьего апреля Антон с Сувориными выехали в Неаполь; через три дня они осматривали Помпеи. Вот что сохранилось в памяти Суворина: «Его мало интересовало искусство, статуи, картины, храмы, но тотчас же по приезде в Рим ему захотелось за город, полежать на зеленой траве. Венеция захватывала его своей оригинальностью, но больше всего жизнью, серенадами, а не дворцами дожей и проч. В Помпее он скучно ходил по открытому городу – оно и действительно скучно, но сейчас же с удовольствием поехал верхом на Везувий, по очень трудной дороге, и все хотел подойти к кратеру. Кладбища за границей его везде интересовали, – и кладбища,
215
Цит. по: ПССП. Письма. Т. 4. С. 465.
Затем компания вдоль по морскому побережью направилась в Ниццу – Антон тогда еще не подозревал, что этот город станет его вторым домом. От Лики писем не было. Павел Егорович докладывал: «Мангуст здоров, поведение его неисправимо, но заслуживает снисхождения». В письме к Ване он был более откровенен: «Мангуст тоже не дает покою, Мамаше нос откусил ночью, которая испугалась, когда увидела кровь. Теперь зажило» [216] . Антон исправно писал родным. Ему пришлось признаться, что к Пасхе он домой не поспеет. Вдвоем с Дофином они открыли для себя Монте-Карло: несколько дней подряд ездили туда на поезде играть в рулетку. За два дня Антон спустил 800 франков.
216
РГАЛИ. 2540 1158. Письма П. Е. Чехова И. П. Чехову. 1879–1898. Письмо от 7.04.1891.
Далее путешественники выехали экспрессом в Париж. Пасхальную заутреню Антон слушал в посольской церкви, несказанно удивившись тому, что французы и греки поют те же самые, памятные ему по Таганрогу, псалмы Бортнянского. Первомайские волнения в Париже дали Чехову пищу для размышления. Он попал в толпу бунтующих рабочих и получил по спине от парижского полицейского. Несколько дней спустя он сидел на галерее французского парламента, слушая, как от министра внутренних дел требуют объяснения по поводу смертных случаев при подавлении беспорядков, – вообразить себе подобное в России было невозможно. Париж, как и Сахалин, помог Чехову укрепить политическое самосознание. Тем временем Суворину захотелось привезти из Парижа собственный бронзовый бюст, и, пока скульптор трудился над ним, Антон с Дофином бродили по кафешантанам и созерцали обнаженных женщин. Второго мая Антон вернулся в Москву.
Глава 33
Лето в Богимове
май – июль 1891 года
В доме на Малой Дмитровке Антон пробыл лишь день (из двадцати месяцев, в течение которых Чеховы снимали этот дом, он прожил там менее полугода). Наутро Евгения Яковлевна, Маша, Антон и мангуст по кличке Сволочь отправились под Алексин в нанятую Мишей дачу на Оке, в живописный лесной край, окрещенный «русской Швейцарией». Пальмовая кошка той весною, судя по всему, нашла в доме Фирганг свой конец. В квартиру, где на хозяйстве остался Павел Егорович, пришли полотеры и спугнули кошку с лежанки под умывальником. Она цапнула одного из рабочих за палец, и тот в долгу не остался [217] .
217
Из мемуаров Маши и Миши можно понять, что пальмовая кошка была передана в московский зоопарк. Однако в его архивах сведений о ней не нашлось.
Тридцатого апреля Павел Егорович оставил службу в гавриловском амбаре. Свое будущее видел он мрачно. Отслужив у Гаврилова 14 лет, он услышал от него на прощанье: «Ваши дети подлецы» [218] .
Ушел от Гаврилова и кузен Алексей Долженко, приискав себе более щедрого хозяина. Отправив семью на дачу, Павел Егорович поведал в письме Ване: «Я остаюсь пока в Москве для приведения квартиры в порядок. Антоша тебе привез замечательные подарки: кошелек с двумя золотыми французскими монетами, бумаги и конверты из магазина Paris-Louvre <…> Я теперь вольный казак, куда хочу на все четыре стороны могу располагать жизнью и местностью. Я думаю, что мне лучше будет между родною семьей проводить дни, чем между обществом грубым и дерзким. Я все до сих пор жил для семьи и свои труды полагал для нее, без копейки бросил я Гавриловский Омут, надеюсь, что моя семья не оставит меня без помощи и радушного расположения ко мне. Денег мне дадите для расходу, я малым буду доволен» [219] .
218
ОР. 331 81 8. Записные книжки П. Е. Чехова. 1880–1897.
219
РГАЛИ. 2540 1158. Письма П. Е. Чехова И. П. Чехову. 1879–1898. Письмо от 3.05.1891.
Окна дачного домика выходили на Оку, на другом берегу которой находилась станция Алексин. Из-за реки доносился шум поездов, стучащих колесами по ветхому мосту. Дом был тесен, уборной не было, и Антон то и дело бегал за нуждой в овраг. Когда к отдыхающим присоединился Павел Егорович, толчеи стало еще больше. Мангуст бил посуду и вытаскивал пробки из бутылок. В таких условиях Чехов работать не мог: «Я, пишущий, подобен раку, сидящему в решете с другими раками: тесно».
После
220
В том году в Москве шла пьеса Ф. Грильпарцера «Сафо», персонажи которой вполне совпали с реальными участниками любовного треугольника.
Сожительницей и экономкой Былим-Колосовского, усадьба которого славилась образцовым молочным хозяйством, была рыжая и раскосая Аменаиса Чалеева («тупа и зла», – определил Антон). Она сохранила Чехова в своей памяти: «Мужчина на вид лет тридцати, бледный, худой, на вид приятный. Парусиновый пиджак домашнего покроя, шляпа серая широкая. Думаю, не по карману будет ему наша дача – в лето 160 рублей! <…> Входим в гостиную – длинная комната окнами в липовую аллею, колонны посреди гостиной, паркетный пол, длинные кожаные диваны по стенам, стол большой круглый, несколько кресел старинных. Увидел все это человек – даже вскрикнул от удовольствия: „Ах, давно я такое ищу!.. И паркет-то от старости поскрипывает, и диваны допотопные… Эко счастье! Это будет моя комната, я буду в ней работать“» [221] .
221
Воспоминания А. Чалеевой хранятся в краеведческом музее г. Солигалича. Цит. по: Кандауров А. В. Чехов в Богимове. Калуга, 1991. С. 32.
При переезде в Богимово мангуст убежал в лес. Антон опрашивал местных помещиков. Один из них прислал горестный ответ: «Уважаемый Антон Павлович! Сообщаю Вам о страшном горе, постигшем меня сегодня. В б ч. утра умер мой отец от острого воспаления легких (крупозного). Про мангуста я спросил у нас в Сеянове многих, но там его не оказалось» [222] .
Лика и Левитан уехали. Антон с воскресшими в душе чувствами стал снова зазывать ее в Богимово. Он также пригласил сюда Суворина, Ваню и Алексея Долженко. Барский дом, сохранившийся до наших времен, живописно расположился на вершине высокого холма. Из огромных окон, выходящих на запад, просматривалась речка; восточная сторона, обращенная в парк, с утра была залита солнечным светом. Антон установил для себя жесткий трудовой ритм. Вставал он в пять утра, варил кофе и, пока дом спал, работал до одиннадцати. Затем дачники гуляли, обедали, ходили по грибы, ловили рыбу и отдыхали. Антон снова садился за стол в три часа и работал дотемна, до девяти вечера, когда наступало время ужина, карточных игр, шарад, споров у костра и визитов к соседям. По понедельникам, вторникам и средам он работал над книгой о Сахалине, по четвергам, пятницам и субботам – над повестью «Дуэль», а по воскресеньям писал «ради куска хлеба» – так появился на свет рассказ «Бабы», в котором две женщины на постоялом дворе с негодованием выслушивают историю заезжего горожанина о том, как он довел до смерти жену соседа. Оставляя на сон не более трех часов, Антон придерживался этого изнуряющего распорядка в течение всего лета, невзирая на недомогание – зубную боль, расстройство желудка и кашель.
222
ОР. 331 36 38. Письмо Н. Бездетного А. П. Чехову.
Мангуст по кличке Сволочь все не находился; где-то затерялась и Лика. Чеховские колдовские чары утратили над ней силу. Подписав свое письмо «Гунияди-Янос» (так называлась слабительная минеральная вода), Антон взывал к ней: «Золотая, перламутровая и фильдекосовая Лика! <…> Приезжайте нюхать цветы, ловить рыбу, гулять и реветь. Ах, прекрасная Лика! Когда Вы с ревом орошали мое правое плечо слезами (пятна я вывел бензином) и когда ломоть за ломтем ели наш хлеб и говядину, мы жадно пожирали глазами Ваши лицо и затылок. Ах, Лика, адская красавица!»
В ответ пришло письмо Левитана, и похоже, он не шутил: «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости Господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею – божественной Ликой! Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета, и приедет только туда, где я. Больно тебе все это читать, но из любви к правде я не мог этого скрыть. Поселились мы в Тверской губернии вблизи усадьбы Панафидина, дяди Лики <…> Сплошной я психопат! Тебе, если только приедешь, будет занятно – чудная рыбная ловля и довольно милая наша компания, состоящая из Софьи Петровны, меня, Дружка и Весты-девственницы».