Жизнь Антона Чехова
Шрифт:
Глава 44
Рождение Христины
сентябрь – ноябрь 1894 года
Вторая совместная с Сувориным поездка Антона в Европу содержалась в тайне. Домашним он дал понять, что после краткого отдыха в Феодосии вернется домой, однако в конспирации он оказался столь же наивен, как и Потапенко. Стоило им с Сувориным появиться 13 сентября в Одессе, как все газеты протрубили не только об их приезде, но и о предстоящем отъезде в Вену. Одесским актерам оставалось лишь посетовать, что «Иванова» они будут ставить без автора. Местные власти отказались выдать Антону заграничный паспорт, и Суворину пришлось как следует нажать на одесского градоначальника, генерала Зеленого: тот ночью отпирал канцелярию, чтобы выручать чеховские документы. Из Одессы Антон послал соболезнования таганрогским родным; Машу он предупредил, что дома появится не раньше октября, и велел укрыть от осенних заморозков гладиолусы и тюльпаны, а на станцию, по его возвращении, выслать теплую шапку.
До Вены путешественники добрались 18 (30) сентября. Тем временем в Швейцарии Лика Мизинова,
Лика и представления не имела о том, где находится Антон. Спустя два дня она обратилась к нему с мольбой, направив письмо по мелиховскому адресу: «Я очень, очень несчастна! Не смейтесь! От прежней Лики не осталось следа, и, как я думаю, все-таки не могу не сказать, что виной всему Вы! Впрочем, такова, видно, судьба! Одно могу сказать, что я переживала минуты, которые никогда не думала переживать! Я одна! Около меня нет ни одной души, которой я могла бы поведать все то, что переживаю. Дай Бог никому не испытать что-либо подобное! Все это темно, но я думаю, что Вам все ясно. Недаром Вы психолог! Почему я пишу все это Вам, я не знаю! Знаю только, что, кроме Вас, никому не напишу! А поэтому даже Маше не показывайте это письмо и ничего не говорите! Я в том отчаянии, когда почвы нет, и чувствую себя где-то, не знаю где, но там, где очень скверно! Не знаю, посочувствуете ли Вы мне! Так как Вы человек уравновешенный, спокойный и рассудительный! У Вас вся жизнь для других и как будто бы личной жизни Вы и не хотите! Напишите мне, голубчик, поскорее! <…> Ваши обещания приехать – все вздор! Вы никогда не сдвинетесь с места!»
В это время Антон с Сувориным были уже в Аббации, на модном Адриатическом курорте. Там непрерывно шли дожди, вокруг было множество русских, но Антон общался лишь со своей бывшей пациенткой, кормилицей из богатой семьи. Аббация вызвала в памяти Антона роман Мопассана «Монт Ориоль»; после этого путешествия в чеховских рассказах вновь зазвучат мопассановские мотивы. Двадцать второго сентября Чехов с Сувориным выехали в Венецию. Ответное письмо Лики осталось лежать на почте в Аббации: «Напишите поскорее, когда думаете приехать сюда, если не раздумаете! Предупреждаю, не удивляйтесь ничему. Если не боитесь разочароваться в прежней Лике, то приезжайте! От нее не осталось и помину! Да, какие-нибудь шесть месяцев перевернули всю жизнь, не оставили, как говорится, камня на камне! Впрочем, я не думаю, чтобы Вы бросили в меня камнем! Мне кажется, что Вы всегда были равнодушны к людям и к их недостаткам и слабостям! Если даже Вы не приедете (что очень возможно при Вашей лени), то все, что я пишу, пусть останется между нами, дядя! Никому, даже Маше, Вы не скажете ничего! <…> Вы что, один? Или с Сувориным? Ему, более чем кому другому, не говорите о моем существовании! <…> Потапенко писал, что между 25–30 сентября тоже приедет, может быть, в Монтрё».
Это письмо Антон получил в Ницце спустя две недели. Маше он написал: «Потапенко жид и свинья». Лика продолжала взывать к нему: «Голубчик, я одна, очень несчастна. Лика. Приезжайте один и никому обо мне не говорите».
Получив три последних письма Лики, Антон уже не сомневался в том, что она ждет ребенка. Ему нужен был предлог, чтобы отказаться от визита к ней. Им стал Суворин. Второго октября, в тот самый день, когда Антон осудил Потапенко в письме к Маше, он послал Лике холодную записку: «К сожалению, я не могу ехать в Швейцарию, так как я с Сувориным, которому необходимо в Париж. В Ницце я пробуду 5–7 дней, отсюда в Париж – тут 3–4 дня, а затем в Мелихово. В Париже буду жить в Grand H^otel’e. О моем равнодушии к людям Вы могли бы не писать. Не скучайте, будьте бодры и берегите свое здоровье. Низко Вам кланяюсь и крепко, крепко жму руку. Ваш А. Чехов. Если бы мне удалось получить Ваше письмо в Аббации, то в Ниццу я проехал бы через Швейцарию и повидался бы с Вами, теперь же неудобно тащить Суворина».
Потапенко тоже не сдержал обещания: из Петербурга он на два дня приехал не в Монтрё, а в Москву – ему было важнее восстановить отношения с Машей.
В этот раз Европа показалась Чехову менее интересной, чем в прошлую поездку в 1891 году. Он развлекал себя тем, что покупал шелковые галстуки и цветные стаканы. К тому же в Венеции на него напала крапивная лихорадка. В Милане он видел на сцене «Преступление и наказание» и сделал вывод: «насколько человечны на сцене здешние актеры и актрисы, настолько наши свиньи». (Отмщением
306
См.: Чехов С. М. О семье Чеховых. Ярославль, 1970. С. 179.
Шестого октября Чехов с Сувориным отправились в Париж и уехали оттуда через три дня, незадолго до того, как из Швейцарских Альп туда вернулась Лика и занялась поисками жилья и акушерки.
Проведя день в Берлине, Антон 14 октября прибыл в Москву. Подмосковные доррги развезло от осенних дождей, так что ему пришлось на пять дней задержаться в городе и заодно прочитать накопившуюся корректуру. В благодарность за Машины тяжкие труды по ремонту дома он подарил ей кольцо и обещал наградить двадцатью пятью рублями. В гостиницы «Лувр» и «Мадрид», где вновь обретались неугомонные Щепкина-Куперник и Яворская, полетела голубая записочка, выдержанная в стиле неразлучной парочки: «Наконец волны выбросили безумца на берег…… и простирая руки к двум белым чайкам……». Лидия Яворская ответила незамедлительно: «Вас будет ждать горячий самовар, рюмка водки, все, что хотите, и больше всего я. Шутки в сторону, я прошу Вас, приезжайте завтра. Вы уедете в деревню, и я опять долго, долго не увижу Вас. А с Вами я так отдыхаю ото всех и ото всего. Друг мой, добрый, хороший, приезжайте».
Девятнадцатого октября ударил мороз, грязь на дороге застыла, и Антон вернулся в Мелихово, где его ожидали свежие полы в спальнях, «теплые удобства» и новые печи, хотя и с ними температуру в комнатах в ту холодную осень не удалось поднять выше пятнадцати градусов. Целый месяц Антон безвыездно провел дома – писал, отсыпался, обживал новый флигель. Чехов-старший торжественно занес в дневник: «Сегодня Павел Егорович перебрался в свою келию, в земное царство!» [307] Франц Шехтель преподнес Чеховым каминный экран в стиле «модерн», который стал самым ценным произведением искусства в мелиховском доме. Но в доме оставался один досадный изъян. Об этом Антон уже дважды написал Маше в Москву: «Узнай в магазинах средство от мышей; сволочи проели обои в гостиной на высоте двух аршин от пола. <…> Если не найдешь средства от мышей, то привези одну или две мышеловки, поменьше».
307
См.: Кузичева А. П., Сахарова Е. М. Мелиховский летописец. М., 1995.
Вскоре необходимость выбираться из Мелихова и вовсе отпала: 20 октября умер император Александр III, и по случаю траура в Москве закрылись гимназии и театры. К тому же дорога до станции по замерзшим комьям грязи превратилась в тяжелое испытание. Как-то Антон ездил навещать больную, и от тряски все нутро его «выворотило подкладкой наверх».
Лика в Париже все еще думала, что Антон отдыхает в Ницце. Ее последнее письмо из Швейцарии, изрядно покружив, добралось наконец до Мелихова: «Понимаете, что в буквальном смысле Лике очень, очень хочется повидать Вас, несмотря на то, что, боюсь, что если у Вас и было когда-либо порядочное мнение обо мне, то, увидя меня теперь, Вы его перемените! А все-таки приезжайте! Грустно, голубчик, бесконечно!»
Настроение Лики передалось и Маше. Десятого октября что-то произошло в Москве – столь грустное, что впредь эта дата стала для нее несчастливой. Десятого января 1895 года она писала Щепкиной-Куперник: «Милая Танька, могла бы я „дремоту превозмочь“ и поехать с Вами, но грустное событие, случившееся как раз в этот день три месяца назад, делает мое настроение совсем не подходящим для веселья» [308] . Что именно так огорчило Машу, нам неизвестно – возможно, был отвергнут еще один поклонник? В Мелихове она не появлялась вплоть до 4 ноября, а в Москве, оставшись один на один со своими переживаниями, мучилась от бессонницы, пила рыбий жир и ставила на сердце холодные компрессы. Ни Яворской, ни Татьяны видеть она не желала. Собравшись в Мелихово, взяла с собой Иваненко, чтобы не так тоскливо было в дороге. Судя по такту, с которым Антон обходил в разговоре с Машей это событие, кое-какие догадки на этот счет у него были – он не исключал, что она вновь встречалась с Левитаном. Антон посоветовал Маше проконсультироваться у своего коллеги, профессора-невропатолога В. Шервинского («возьми хорошего извозчика и на всякий случай 5 рублей») – тот мог бы помочь ей восстановить сон.
308
РГАЛИ. 5571 1137. Письма М. П. Чеховой Т. Л. Щепкиной-Куперник. 1894–1951.