Жизнь – это трудное занятие
Шрифт:
Из темноты, отливающей библейской сказочностью, показались юные цыганки. Они плавно, как ласточки по воздуху, не касаясь ногами пола, проскользнули к столь же юному музыканту, и так же плавно опустились у его ног. Их взоры были устремлены вверх, к лицу этого мага и чародея, чьи тонкие прозрачные пальцы рук и светлый романтический облик заставили всех и все разом замереть. Слезы на ресницах присутствующих блестели как бриллиантовые зернышки
Умолкла скрипка. В тишине было слышно, как бьется собственное сердце. И, дабы не спугнуть эту повисшую тишину, не рассеять миг блаженства, Барон с силой прижал ладонь к груди, к тому самому месту, где находится и бьется его сердце.
Казалось, вечность прошла, как умолкла скрипка. Но в зале стояла тишина. Никто не смел ее нарушить. И вдруг, словно из тумана, появились силуэты других женщин. И все услышали еще далекий, звучавший, казалось бы из недр «троянских» времен, цыганский хор.
По мере приближения цыганских женщин усиливалась музыка, все громче слышалось пение. В стройный хор, как бы невзначай уснувшая до этого момента, влилась скрипка, и чем ближе приближался хор, тем громче она плакала, жаловалась и рыдала. К ней примкнули звуки гитарных струн.
Цыганский хор с песней, которая, как ранняя весна, будила все чувства и воображения, наполняя ими ручейки человеческого сердца, из глубины зала все ближе продвигался к центру стола, во главе которого сидел гордый и сильный их повелитель, Цезарь. В этом цыганском напеве слышались тоска и грусть о тех, кого пришлось оставить в далеких краях, боль и отчаянье от сбитых в кровь ног, от обжигающих кожу раскаленного сухого степного воздуха и знойного солнца. Песнь была словно наполнена пылью, поднимаемой кибитками, набитыми скарбом. В них ехали дети и старые женщины вечно кочующего в поисках лучшей доли цыганского табора. Вечно уходящего в небо, в завешанные туманами дали с их реками, болотцами и таинствами.
Умолкла музыка, оборвалась песня, но это стало новым началом, началом другой, веселой, жизнерадостной песни. Той песни, которую умеют петь только настоящие цыганки. В которую вкладывают всю силу любви к жизни, огонь, всю свою цыганскую страсть любить и умереть так, как умеют любить и умирать за любовь только настоящие цыганки. Их разноцветные, яркие, широкие юбки мелькали так, что в глазах рябило от этого разноцветья, броского и сочного. Озорные, лукавые улыбки, страстные многообещающие взгляды, озарявшие гостей, дарили радость жизни всем, кто был в это время здесь, рядом с ними. Своими жестами в этой сумасшедшей пляске, жгучими, откровенными взглядами на мужчин, они словно говорили: смотрите, как прекрасна жизнь, смотрите, какие мы красивые, желанные, готовые к любви и страсти; берите нас, ведите нас, обольщайте нас, любите нас.
Весь персонал ресторана: повара, оставившие свои горячие плиты и духовки, рискуя чего – либо переварить либо пережарить, официанты, застывшие со своими подносами, наполненных закусками, в руках, забыв на миг, куда они шли и зачем, давя друг друга, сплошным монолитом заполнили проем коридора, ведущего из кухни и иных подсобок в зал.
Внезапно из круга танцующих отделилась юная, очаровательная цыганка. В руках она держала с золотым орнаментом разнос, на котором стоял золотой фужер, наполненный доверху красным вином. Высоким, звонким и чистым голосом она пропела: «Сегодня к нам приехал не кто иной, а наш любимый, наш цыганский, наш Барон. Наш Цезарь. Наш отец и наш повелитель».
Под громкое пение уже всех присутствующих гостей в зале: «Пей до дна!» – Барон, слегка откинув назад свою когда – то черную, как крыло ворона, но уже седую голову, не торопясь, до капли выпил вино и с широкой улыбкой хозяина вернул его на место. И не стал закусывать. Он властно притянул к себе юное создание и, крепко, как умеют это делать настоящие цыгане, поцеловал ее в широко открытые, ярко – алые губы. Радости юной цыганки не было конца. Ее огромные глаза блестели от счастья, как капли утренней росы при восходе солнца.
Праздник продолжался долго. Еще бы. У цыганского Барона родился сын. Заканчивался род Барона. Ему шестьдесят. Четыре дочери, но ни одного сына не подарила ему та, которая была ему верной женой, та, чьим именем до сих пор он иногда называет свою молодую жену. Умерла его Рада. Умерла как – то загадочно: вечером вернулись с ресторана, где у них была деловая встреча, Рада почувствовала себя усталой, ушла спать отдельно, а утром не проснулась…
И вот его новая жена, молодая, сильная, взявшая в наследство не только красоту, но и цыганскую страсть от своей бабки, тридцатилетняя красавица Лана подарила ему наследника, Петра. Что звучит как камень, гранит. Как полет сокола.
Приехали представители цыганских диаспор – поздравить Барона с рождением сына. Были гости не только со всех уголков России, но даже из Испании, Аргентины, Чили, Румынии, Молдавии. Там тоже не только знают и уважают Цезаря, но и чтят вековые традиции цыган, предки которых были выходцами из Индии, умели предсказывать будущее, как боги. Поэтому греки и прозвали такой народ «цыгане» или «неприкасаемые». А еще есть поверье, что далекие предки Барона кочевали на просторах, от легендарной китайской речушки Ци и могучей индийской реки Ганг – отсюда и наречен народ «цыгане». Самые почетные гости, близкие по династической крови и приближенные Барона, сидели рядом с ним, во главе огромного стола. Как одна семья. Как один мир, по природе племени своего и укладу жизни не воинственный, не враждебный и не злобный. Отсчитывающие жизнь не по урожаю, который они собирали на бескрайних землях планеты, а по семенам, которые они сеяли… Дети и продолжение потомства и династий. Акт, достойный восхваления и одобрения всеми святыми Земли и Небес.
На миг задумался Барон. Прошло два года, как он схоронил Раду. Родила она ему дочерей. Но ни одного сына. Вместе с ней ушел, оставшийся по наследственной линии от ее еще прабабки, кулон. Их, переходящий от одного рода к другому, кулон. Из желтого золота, на котором белыми линиями была изображена загадочная символика. Это не просто кулон. Он имел определенную, наделенную предками, магическую силу и давал эту силу только тому, кому он по праву принадлежал. Делал владельца богатым, непобедимым. Устранял любые интриги и покушения, предупреждал об опасности, вселял дух сильный, а ум очищал от хлама и снабжал его мыслями новыми, отчего владелец кулона блистал даровитостью и талантом необычным Как в той древней книжной легенде, объяснявшей победы Македонского тем, что он владел отрубленной головой горгоны Медузы. Никто не знает, где начало амулета, кто являлся первым владельцем кулона. Если бы родила Рада сына, он бы перешел к нему. Но не суждено этому быть. Поэтому его сыну, уже от другой жены, не принять его. Унесла кулон вместе с собой Рада. И что ждет сына его Петра без волшебного оберега? А ведь он – будущий Барон…
Праздник продолжался долго.
– Послушай, – обратился к Барону его брат Василий, отвлекая того, тем самым, от тяжелых мыслей. – Гости уже почти все разъехались. Остались только наши. Давай проедем на могилу брата, ему будет приятно. Заодно проведаем всех. Ты же знаешь, это наш обычай – при рождении сына приходить к своим праотцам.
Что? Да, да. Конечно. Скажи, всех гостей развезли по домам? Все ли нормально? Никого не обидели недостатком внимания? Обеспечили жильем, билетами, подарками, деньгами; ты проследил за этим, Василий?