Жизнь графа Дмитрия Милютина
Шрифт:
Александр Второй хорошо помнил события недавней войны России с Англией и Францией в годы Крымской войны, помнил, как тяжко переживал его отец, Николай Первый, который не мог помочь Севастополю и Крыму своей армией, не было железной дороги, а резервы России были неисчислимы. И – проиграли.
Армия ждала указаний, а император и его ближайшие министры собирались чуть ли не каждый день и обсуждали сиюминутные проблемы, читали телеграммы, содержание бесед послов с руководителями государств, внимательно наблюдали, что происходит с конференцией, заседавшей то в Константинополе, то в Лондоне, то в Париже. И – никакого результата…
Договорились с Румынией, что она пропустит русские войска через свою территорию за финансовое вознаграждение, вызвали
Милютина раздражали эти отсрочки… «Вот уж более года турки издеваются над Европой, – думал Милютин после совещаний у императора, – все великие державы потребовали у них уступок, но Порта нахально отвергла их. Послы покинули Константинополь, получив пощечину от турок. Воевать за славянские государства никто и не собирается, стоически перенесли это оскорбление. Только одна Россия взялась за оружие, а это ничего хорошего не сулит. В войне она ослабнет и не сможет диктовать условия мира. Более всех подталкивает Россию к войне Германия. Сам Бисмарк уговаривает своего посла в России быть настойчивым. Это становилось подозрительным, но даже государственный канцлер, все время поклонявшийся успехам Германии, засомневался в дружеских чувствах Бисмарка…»
Однажды на совещании у государя императора канцлер Горчаков настолько увлекся, что заговорил о том, что нужно избежать войны, добиваться мира вместе с Европой.
– Почему вы, Александр Михайлович, столь страстно доказываете мне, что я должен делать по восточному вопросу? Я сам много раз говорил об этом, нам не нужна война, нам нужен мир. Мы проявляем долготерпение. Но можем ли мы остаться равнодушными, если затронута честь и достоинство России?
Все присутствовавшие – и князь Горчаков, и Милютин, и Рейтерн, и наследник-цесаревич, и великий князь Николай Николаевич, и граф Адлербер – заметили, как император взволнован, как только речь заходит о славянских землях.
– Вспомните, с чего начались эти приготовления к войне, – с Герцеговины и Боснии, с восстания против турок, их резали и убивали, а они не сдавались. И вот сейчас повседневно я слышу, что мы не готовы к войне, что у нас все разлажено, не готово… Посмотрите, как прошла мобилизация. А вспомните, что недавно была полемика против Военного министерства, против военного министра Милютина. Дмитрий Алексеевич, останьтесь, мне нужно вам кое-что сказать.
Когда все вышли, Александр Второй обнял Милютина и сказал:
– Знаешь ли, кто вернее всех ознакомил меня с твоим характером и правилами? Человек, с которым ты часто расходился в убеждениях, – покойный Яков Иванович Ростовцев.
Милютин был удивлен, но тут же ответил императору:
– Государь, ваше величество, я не стремлюсь угождать кому бы то ни было, я остаюсь всегда самим собой. Всю свою жизнь я не имел другой цели, как только польза дела, я делаю то, в чем я искренне убежден, нет у меня ни родства, ни дружбы, ни вражды, только польза дела.
Милютин ушел и потом долго еще размышлял о недавнем разговоре с императором. Кто только не мешает нормальному развитию европейской безопасности; Дизраэли, английский премьер, делает все возможное, чтобы оторвать Австро-Венгрию от дружбы с европейскими державами; Бисмарк неожиданно заявляет, что славянский вопрос совершенно не интересует Германию; государь сначала верил в дружбу и сотрудничество со своими союзниками, но последнее время часто колеблется в своих симпатиях и антипатиях, утратил прежнюю неограниченную веру, чаще стал говорить о том, что ни на одного из союзников полагаться нельзя… Невольно и у государя императора и у всех близких ему зарождались мысли, как бы не повторилась Крымская кампания, когда Россия в одиночестве сражалась со всей Европой. Некоторые послы, в том числе и итальянский посол Нигра, рассказав, что в Турции очередной военный переворот, посетовали, что Россия, мобилизовав свои войска, находится
Редко выступавший на обсуждениях у императора наследник-цесаревич попросил слова и неожиданно для всех сказал:
– Нам пора окончательно упразднить трактат 1856 года и открыть свободный проход русским военным судам через проливы.
Присутствовавшие растерялись, но князь Горчаков тут же подхватил эту идею и предложил:
– Я давно думаю над этим, но пока надо потерпеть. Узнать, что говорят в парламенте Англии, в турецком правительстве, наконец подождем приезда посла Игнатьева, а там и объявим и о трактате.
Государь император молча кивнул в знак согласия, и все успокоились.
Все чаще стали говорить на совещаниях у императора о демобилизации армии. Князь Горчаков, а вместе с ним и Рейтерн высказывались за демобилизацию армии, по возможности безотлагательную. Посол Игнатьев, приехавший из Константинополя, Милютин и его помощники генералы Обручев и Лобко возражали, приведя убедительные доводы, император колебался – то соглашался с Горчаковым, то, прочитав записки Милютина, склонялся на его сторону. Великий князь Константин Николаевич тоже уверенно говорил о мобилизации. Узнав из доклада Милютина о численности армии, Горчаков тем более утвердился в мысли, что с такой армией нам нечего бояться, а потому надо ее демобилизовать. В длинной записке князь Горчаков договорился до того, что предложил армию распустить, а если мы вместе с Европой не склоним Турцию к уступкам, то предоставляем Турцию своей собственной судьбе.
– Светлейший князь! – заговорил Милютин. – Никогда не думал, что вы договоритесь до столь чудовищного мнения. Как ни бедственна война для России, однако избегнуть ее можно не иначе, как добившись почетного мира. Мы не можем распустить наши войска прежде, чем добьемся такого мира, а добьемся его только в том случае, когда поднимем свой голос, опираясь на военную силу…
Император внимательно слушал Милютина, князь Горчаков, великий князь Константин Николаевич, Рейтерн были озадачены тем, что император, в сущности, был согласен с военным министром. Посол Игнатьев пытался примирить противоречия между Министерством иностранных дел и Военным министерством, но не был убедительным в своих поисках. На этом совещание император закрыл, соберемся, дескать, в следующий раз.
Через два дня Александр Второй заговорил при встрече с Милютиным о его записке, он был полностью с ней согласен, а канцлер, возможно, изменит свое мнение.
– Я нарочно прервал совещание и не дал договорить Игнатьеву для того, чтобы не поставить вопроса слишком резко против князя Горчакова и чтобы самого Игнатьева избавить от затруднительной необходимости противоречить своему шефу. Я давал твою записку прочитать государыне императрице, она полностью согласна с твоим мнением.
В этот же день Милютин встретился с Игнатьевым, который рассказал, что князь Горчаков будет возражать против военного министра, барон Жомини подготовил четыре записки по этому поводу, какую из них выберет светлейший князь – осталось пока неизвестным.