Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
Шрифт:
— Поэтому я еще раз прошу вашего позволения сделать экстракты из воеводских архивов о действиях против турок и татар. Русские не один век воюют с этим неприятелем, а многие немцы первый раз его увидят. Если вы недостаточно доверяете моему секретарю, я готов заплатить канцеляристам за работу в неурочное время.
Собеседник был опытным, хладнокровным дипломатом, но теперь княжеская бровь приподнялась с оттенком удивления: нечасто иноземцы изъявляли желание учиться чему-либо у русских.
— Нет, присылайте своего писаря, я прикажу помочь ему без всякой платы. Можно сделать еще списки некоторых рукописей собственной моей библиотеки, в воеводской канцелярии вы мало для себя найдете. Не стоит благодарить — все сие на пользу Отечества.
После этой беседы стало заметно, что князь Дмитрий Михайлович, не любивший как иноземцев, так и выскочек (я попадал в обе категории) стал относиться ко мне если не благожелательно, то хотя бы более терпимо. Идея соединить русский военный опыт с новейшей
Наиболее успешными в полуторавековой борьбе с Крымом были две методы. Первая — походы морем из устьев Днепра и Дона, от Даниила Адашева при Иоанне Васильевиче, до запорожцев, ныне перешедших на сторону врага. Вторая — неуклонное продвижение в степь аналогичных римским лимесам засечных линий, с крепостями в главнейших пунктах. Когда-то крымцы жгли Москву, потом их останавливали под Тулой, с тех пор Россия шагнула до Азова и Каменного Затона. Однако подданные были вправе упрекнуть Петра за нерадение: оборона южных рубежей опиралась на линии, созданные еще отцом государя и отставшие от нынешних нужд. Не были закрыты громадные дыры, возникшие из-за измены казаков и расправы с ними. Чем больше я изучал систему защиты, тем сильнее хотелось переделать ее на свой лад. Вторая, дальняя цель изысканий в киевских архивах как раз и заключалась в поисках пищи для размышлений о такой перемене.
Очень скоро мне стало не до размышлений. Трудности увеличивались с каждым переходом. Особенно тяжек оказался шестидневный марш между Днестром и Прутом в невыносимую летнюю жару. Я готов стоически переносить любые тяготы воинской жизни, которые случаются по естественным причинам, — происходящие же по недомыслию начальства воспринимаю с хорошо скрытым бешенством. Не было никакого препятствия маршировать ночью и в прохладные утренние часы, останавливаясь на дневку вместо ночлега. Сбиться с пути на открытой, как ландкарта, безлесной равнине при звездах труднее, чем днем, а сигнализация и обозначение колонн в темноте потайными фонарями известны со времен Древнего Рима. Никто, кажется, не подумал об отличии предлежащей сухой степи от болот восточной Литвы, где начиналось мое воинское поприще в России. Воспоминание, как перед боем при Добром переправлялись вброд, по грудь в ледяной воде, было подобно памяти об утраченном рае. В полдневный зной тяжело навьюченные солдаты десятками падали замертво; многих можно бы спасти, напоив и обливая водой, но и ее не хватало. Мне пришлось поделиться своими драгоценными бочками: представьте, в большинстве полков имели только солдатские жестяные фляги, и ничего больше! Легкомысленное отношение к солдатским нуждам заразило даже лучших: генерал Алларт, опытный воин и отличный инженер, девятнадцатого июня рапортовал, что дивизия его марширует вдоль реки Реут, а уже двадцатого жаловался на недостаток в воде и невозможность копать колодцы!
Остановившись на Пруте не доходя Ясс, находящихся верстах в пятнадцати, мы наконец принуждены были бороться не с одними натуральными силами, но и с неприятелем: пока только крымскими татарами, знакомыми мне по зимней кампании на Украине. Они словно старались рассеять мое пренебрежительное мнение о них как о трусливых негодяях, не осмеливающихся на бой с регулярным войском, и большими отрядами атаковали наши кавалерийские пикеты, состоящие чуть не из целого драгунского полка. Дважды крымцам удавалось, опрокинув драгун, нанести им тяжелые потери, до половины численности, и только вовремя оказанный сикурс спасал остальных. Подтверждались слова знающих людей о различии, делаемом этим народом между походом за добычей (в коем самое важное — сберечь себя) и настоящей войной. Однако татары все же предпочитали косвенные способы действий, разорив земли на много верст вокруг, а в южном направлении осквернив и испортив все колодцы по обе стороны Прута. С поправками на местность это была та же стратегия, что Петр применял против шведской армии тремя годами раньше. Для довершения сходства государь, по необходимости, принял излюбленный принцип Карла — снабжать армию за счет вражеской страны, и понадеялся на запасы валашского господаря, якобы сложенные близ Дуная и способные продовольствовать армию. Откуда знать, что их не постигнет участь Батурина? Страны, где власти не уважают собственность подданных, мало удобны для чужеземных армий: всегда есть риск найти перед собой пустыню.
Сама природа здешняя, кажется, вступила в коалицию с турками против нас. Прежде мы встречали саранчу только ползающую, а тут — летучую, несметные стаи которой пожирали степные травы почти без остатка. К трудностям с провиантом прибавился недостаток фуража. Я не сразу понял, насколько это опасно.
Еще не имея даже сведений о турецкой армии, мы были наполовину побеждены. Этого не могли сделать одни татары, или, смешно сказать, одна саранча. Но татары вкупе с саранчой — пожалуй.
Если бы их легкая конница не рыскала вокруг, выпас лошадей затруднился бы — однако не катастрофически. Просто больше пространства требовалось под пастбище. А с такими соседями фуражировку следовало надежно прикрывать. В нетронутой степи половина кавалерии нашей вполне смогла бы защитить участок, достаточный
Падеж лошадей начался вскоре после переправы через Прут и постепенно принял масштабы, угрожающие совсем лишить нас конницы, артиллерии и обоза. Это прозвучит парадоксом, но нам еще повезло столкнуться с турками всего через неделю марша вдоль реки на юг — чем дальше, тем вернее была гибель войска.
Седьмого июля из авангарда прискакал подполковник Фейт с известием о переправе турецкой армии и встрече с нею драгунской дивизии генерала Януса фон Эберштедта, собственно весь авангард и составлявшей. Очень сильно уступая неприятелю, драгуны могли только ретироваться по-пехотному, спешившись и образовав каре. Пятнадцать верст, отделявшие дивизию от главных сил, они шли без отдыха почти сутки, будучи вынуждены то и дело останавливаться и отражать атаки вражеской кавалерии. Следующим утром, на рассвете, я первый раз в этом походе имел удовольствие вести в бой один из своих батальонов, в составе отряда барона Николая д'Энсберга, высланного для поддержки фон Эберштедта.
Хотя сей генерал лишь в предыдущем году поступил на русскую службу, мы с ним уже встречались прежде, только по разные стороны крепостной стены. Когда маршал Виллар начинал баварский поход, а юный лейтенант Джованетти куролесил, как жеребец, ужаленный змеею под хвост, д'Энсберг в должности обер-коменданта оборонял крепость Кель, лежащую на правом берегу Рейна против Страсбурга, и уступил не прежде, чем исчерпал все средства против многократно сильнейших французов. Неспешным шагом едучи рядом с ним на отличном гнедом коне, подаренном белоцерковскими казаками, я размышлял, стоит ли заговорить об этой истории. Прежняя принадлежность к враждебным армиям здесь не имела никакого значения, кельская оборона составляла славную страницу войны, но будет ли уместен такой разговор с вышестоящим? Четыре ступени служебной лестницы между нами — дистанция большая, а держался барон весьма высокомерно. Не хотелось нарываться на унижение. Решив отложить воспоминания до удобного случая, я предпочел более животрепещущую тему:
— Господин генерал, позволите ли сделать пропозицию по тактике?
— Да, полковник?
— Мои егеря не могут прикрыть весь строй с углов каре, тем более на ходу. Разрешите растянуть их внешней линией, чтобы отстреливаться, не останавливая марш. В случае вражеской атаки они просто бросятся на землю, не мешая огню фузилеров. Этот прием отработан.
Д'Энсберг нахмурился, глядя на скачущих вокруг турок и важно кивнул.
— Что ж, попробуйте. Надо что-то делать с этими дикарями.
Вражеские кавалеристы действительно доставляли много неприятностей. Еще вчера испытав драгун генерала Януса прямыми атаками и убедившись в бесплодности оных, турки переменили образ действий. Держась всей толпой за пределом досягаемости мушкетного огня, они высылали конных стрелков, кои поодиночке подскакивали ближе и палили прямо с коня в плотный строй русских солдат, затем уносились, уступая место другим таким же. Стоило нашим полкам остановиться для отпора наглецам, они разлетались прочь, как только мы начинали маршировать — возвращались, подобно рою комаров, готовых выпить кровь жертвы по капле, но всю без остатка. Наше счастье, что лишь несколько тысяч турок имели винтовки, большинство ограничивалось саблей и пистолетами. Не прошло и часа, а мы имели десятки убитых и более сотни раненых, особенно же угнетала солдат малая уязвимость неприятеля.
Прямоугольник, размером в полверсты, образованный шестью пехотными полками, медленно двигался навстречу другому подобному — только у драгун коноводы держали лошадей в середине строя. По моему приказу жиденькая цепочка егерей, с интервалами в пять-десять шагов, опоясала каре. Та самая фор-линия, о которой некогда говорил Брюс. Обыкновенно пятьдесят сажен занимает батальон, у меня же при таком построении — капральство. Предельная дистанция, на которой можно командовать голосом. Капрал получает столько же самостоятельности, сколько имеет обыкновенно штаб-офицер. Строжайший наказ от меня был следить, чтобы по каждой цели стрелял только ближайший солдат, самое большее — двое, иначе слишком часто придется делать смену. Не следовало использовать в каждый момент более полубатальона.
За спинами фузилеров я вкруговую объезжал строй, наблюдая за точным исполнением распоряжений. Слишком велик соблазн для солдат побыстрее отстреляться и уйти внутрь каре на перезарядку, требуется постоянно их удерживать от слишком частого огня. Постепенно, не с первой смены, это удалось наладить. Как только турецкий удалец отделялся от массы и опасно приближался к нам, один из егерей по команде останавливался, поражал его метким выстрелом и скорым шагом догонял свое место. Если пуля шла в лошадь, другой стрелок добивал спешенного всадника. Люди быстро воспряли духом, встречая одобрительными возгласами каждое удачное попадание.