Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.
Шрифт:
Однако, за эту самую неделю как раз и произошло событие, недвусмысленно показавшее, что надежды заговорщиков на иноземную подмогу не стоят и ломаного гроша. Первое же столкновение русских и шведов, у пограничной крепости Вильманстранд, окончилось убедительной победой русского оружия и вселило страх в сердца неприятелей. А дело было так.
Разведав, что сия фортеция укреплена недостаточно, гарнизон же едва достигает четырехсот душ, Петр Петрович Ласси решился на coup de main, сиречь набег, и с девятитысячным отрядом, почти без артиллерии, взявши провианта лишь на пять суток, быстрым двухдневным маршем к Вильманстранду вышел. Генерал-майор Врангель, имея то ли три, толи пять тысяч солдат, - в общем, значительно уступая - решился преградить ему дорогу и дать бой перед крепостью. Пушки, снятые с городских бастионов, превосходная оборонительная позиция и присутствие у шведов их лучших полков: Зюдерманландского, Далекарлийского и Вестерботтенского, - отчасти уравновешивали разницу в силах. Тем не менее, после упорного трехчасового боя неприятели были обращены в бег и загнаны
Ну вот каким же кретином надо быть, чтоб на пустом месте отхватить этакую конфузию?! У Врангеля было два приемлемых пути (не зная всех подробностей, не дерзну судить, который правильнее). Следовало либо оставить крепость, выведя гарнизон и жителей и отступив на соединение с Будденброком, либо, наоборот, ввести в нее значительное подкрепление и обороняться на бастионах. Зачем устраивать полевую баталию с неприятелем, многочисленнейшим вдвое, а то и втрое? Эту дурь невозможно иначе объяснить, кроме как чрезмерной самонадеянностью. Шведским сторонникам войны, чтобы разжечь остывшую за два десятилетия вражду к соседям, долго пришлось твердить, что русские подлы, жестоки, слабы, бесчестны и трусливы; что армия российская - толпы варваров; что офицеры в ней - корыстные наемники, не нашедшие, по негодности, другого места... Они сами уверовали в собственную ложь. В политике или на войне это гибель.
Вильманстрандская виктория повергла в смятение всех, жаждавших воцарения Елизаветы. Регентша и супруг ее мало, что не были народом любимы - были презираемы за бестолковость, чужеродность и неблагочиние. Единственное, что могло обеспечить Брауншвейгской фамилии необходимый престиж и примирить подданных с ее верховенством, это победы русского оружия. Кстати, принц Антон-Ульрих при начале войны изъявил желание лично возглавить армию; однако позволил придворным себя отговорить. Малодушный глупец! Вообразите молодого Петра на сем месте - как полагаете, его остановить кто-нибудь смог бы?! И что стало бы с тем, кто попытался? Если бы принц встал во главе войска (пусть формально, предоставив распоряжаться многоопытному и чуждому интриг Ласси), кто посмел бы за его спиною шустрить в столице?!
Вообще говоря, окидывая ретроспективным взглядом прежде бывшие войны и междоусобицы, ясно видишь: во множестве случаев проигравшая сторона имела прекрасные шансы на победу. При безошибочных своих действиях, конечно. Что тут сделаешь: errare humanum est! Человеку свойственно ошибаться, и крылатая богиня обыкновенно венчает славою не счастливца, который ухитрился случайно нарушить сие правило, а прозорливого математика, у коего число и цена ошибок оказались меньше, чем у оппонента.
Петра Великого русские люди особенно полюбили после смерти: при жизни больше побаивались. Дочь первого императора, красивую и добрую девушку, они безусловно предпочитали его дальней немецкой родне, какую в народе именуют 'седьмая вода на киселе'. Об опасности заговора правительницу и ее мужа кто только не предупреждал: и канцлер Остерман, и цесарский посол Ботта д'Адорно, и британский Эдуард Финч, и куча всяких придворных бездельников. Царевна шагу не могла ступить без соглядатаев, разве в нужнике, да и то не уверен. И все же, предпринять что-либо решительное против Лизы власти не смели. Ну, как неосторожный шаг приведет в движение всю покоящуюся доселе массу ее симпатизантов?! Это же лавина, раздавит нахрен! Что примечательно, великий и страшный генерал Ушаков, гроза трактирных празднословов, ни малейших признаков заговора не видел вовсе; а некоторые, шепотом, утверждали, что он-то и есть самый верный и преданный сторонник царевны.
Значит ли это, что никаких средств против подготовлявшейся Шетарди революции у брауншвейгцев не было? Странный вопрос. Кто держит в руках государство, располагает абсолютным преимуществом против любой враждебной партии - примерно как у регулярного войска в столкновении с неупорядоченной толпою. Даже не обязательно пускать в ход топор палача: можно было мягко размыть сложившееся в гвардии ядро партизан Елизаветы переводом самых деятельных его членов куда-нибудь подальше, в провинцию. Лучше - с повышением, или на хлебные должности, чтоб отнять почву для недовольства. Благо, еще Петр Великий ввел в обиход посылку гвардейских офицеров и унтеров для самых разнообразных нужд, от сбора податей до введения платья новых фасонов.
Впрочем, подобная тактика требует ума и трудолюбия от тех, кто ее применяет. Надобно досконально знать людей и сортировать оных не по росту или цвету волос, а по сокровенным их мыслям и стремлениям. Наверно, для иноземного принца это
Такая политическая бездарность наших противников влекла за собою крайнюю невыгоду для меня. Сие означало, что царевне и ее партии для приобретения власти необходимы будут лишь мои деньги, но не мой ум. А это уже плохо, ибо деньги - субстанция обезличенная. Стоит их выпустить из рук, и что тебе останется взамен? Долговые расписки? Моральные обязательства? Грош цена и тем, и другим, когда речь идет о политике. Тем паче, с обретением заговорщиками доступа к имперской казне, зависимость их от меня прекратится.
Словом, тут было, над чем подумать. Дальнейшие беседы с Шуваловым вел по-прежнему Марко, мне же, прежде чем объявлять себя, следовало найти крепкую долговременную основу для отношений с будущей императрицей и ее окружением. Зачем хозяйке старый волкодав - прожорливый, опасный, с дурным характером - если враг до такой степени слаб, что его загрызут состоящие при ней комнатные собачки? Усядется на отцовский трон, скажет 'merci', подарит деревеньку, где скоротать старость, ручку для поцелуя пожалует... Взаправду это будет значить 'пшел вон', разве что на вежливый манер... В своей генеральской ипостаси я окажусь ей нужен и сумею удержаться в ближнем кругу разве при возобновлении войны с турками. Конечно, если сие случится скоро - иначе дряхл буду или вовсе не доживу.
В дела гражданского правления лучше и не соваться. Выколачивать подати, да усмирять бунты - вот вся их суть. Остальное - пустопорожние финтифлюшки. Отношения между казною и мужиком-плательщиком устоялись не так уж давно, после долгих и болезненных опытов на живом теле. Что-то здесь менять - расковыривать едва зажившие раны. Вот, разве по ведомству Коммерц-коллегии...
Коммерц-коллегию надо брать под себя. Не обязательно самому лезть в президенты: даже нежелательно, ибо в ряде случаев это мне может помешать. Непременно пойдут доносы, что глава ведомства благотворит собственному делу, в ущерб соперникам. А дело будет - размера небывалого. Если исполнить все, что хочется, Россия станет кузницей мира и всесветным поставщиком железных изделий. Ост-Индскую компанию, опять же, сколько лет собираюсь учредить... Позволят ли только? Чтобы сии мечты осуществить, понадобятся десятки, если не сотни тысяч работников. Бесхозных людей в России мало. Отобрать у неумеющих распорядиться народным трудом - не дадут. Впрочем, когда-нибудь получится, не мытьем, так катаньем. За отдаленное будущее я спокоен: деньги, в конечном счете, осилят любые препятствия. Беда лишь в том, что жизнь человеческая коротка.
Напоминанием сей печальной истины служила могилка старого моего приятеля Петра Шафирова, которую в эти дни посетил. Не он один преселился в вечность, пока меня не было: ушли Брюс, Вейсбах, Змаевич, Матюшкин, Бутурлин. Это лишь те, с кем довелось служить и поддерживать отношения если не дружеские, то доброжелательные и взаимно выгодные. Пустых и бесполезных существ - не считаю. Оборвалось множество связей, кои придают человеку вес в обществе наравне с благоволением монарха. Кто же остался? Кто из возвышенных Петром Великим сможет и захочет меня поддержать после воцарения его дочери? Ласси - бесспорно. Дружбы никогда у нас не было, но взаимное уважение и сознание достоинств друг друга - было и, надеюсь, осталось. Остерман? Мог бы обернуться хоть врагом, хоть другом (смотря, что выгоднее), но уже слишком определенно зарекомендовал себя, как противник царевны, поэтому при перемене власти никакая хитрость сукина сына не спасет. Румянцев? А вот черт его знает: не принял ли в обиду константинопольский случай? Все же его подручных убили. Из Турции он еще не вернулся, и неизвестно, когда ждать: переговоры затянулись, конца им не видно. Василий Владимирович Долгоруков? Единственный приличный человек из этой фамилии и несомненный мой союзник. Будучи крестным отцом Елизаветы, при ней должен выиграть едва ли не более всех. Но возраст... Фельдмаршалу семьдесят четыре года, из них десять последних мыкается по тюрьмам. Главное - за что? Всего лишь за резкое слово об императрице Анне, сказанное в сердцах, в расстройстве от опалы родственников. Надо быть бессердечными уродами, чтобы и после смерти тетушки продолжать мучить престарелого воина. Не знаю точно, где он содержится: одни говорят, в Ивангороде, иные - на Соловках; известно только, что ни малейшего послабления брауншвейгские ублюдки ему не сделали. Навряд ли, выйдя на волю, он окажется на что-то годен. Кто там еще забыт? Ушаков? Сей аспид меня тоже старше, и порядочно. Но доднесь, попущением Божьим, крепок и полон сил: его здоровью многие молодые позавидуют. Коли он впрямь на стороне царевны, это ничего не изменит. Один лишь вопрос меж нами не решен: кто кого закопает. Надо своевременно принять нужные меры, чтоб ответ вышел в мою пользу.