Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.

Радов Константин М.

Большинство дезертиров назначены были в пополнение корабельных команд. Собственных судов не хватало, половина моей торговли шла на зафрахтованных - что, знаете ли, не всегда удобно. Два корабля, под тысячу тонн каждый, строились на английских верфях. Можно бы и готовые купить, только вот кого на них поставить? Британские подданные не годятся, потому как планы по использованию флотилии не сопутствуют видам их правительства. Расчеты на неаполитанцев, вопреки всем усилиям Луки Капрани, тоже не оправдались. В тех краях матросов вербуют среди жителей рыбацких деревень, кои малолюдны. Почему не в самом Неаполе? На первый взгляд, кандидатов в моряки много. Из четверти миллиона городских жителей, добрая половина не отягощена никаким имуществом, способным удержать человека на суше. К несчастью, тамошнее бедное сословие составляют большею частью лаццарони - ленивая, покрытая лохмотьями сволочь,

гораздо более склонная воровать или попрошайничать, нежели трудиться. Иногда они подряжаются на поденную работу - но редко обходится, чтоб наниматель не проклял тот день и час, когда связался с этими разбойниками. Вот и я, после нескольких драк с поножовщиной, произошедших на моих судах, решительно от них отказался. В общем, рекруты, убежавшие от Миниха, в Уилбуртауне оказались более чем кстати.

Лиха беда начало: спустя недолгое время через раскольничьи каналы весть о привольном и безопасном убежище докатилась до тех людей, на которых заранее никоим образом нельзя было рассчитывать. Прибыла депутация с Кубани, от казаков-некрасовцев. Не от самого атамана - напротив, без его ведома. Насколько удалось понять, с началом войны крымский хан потребовал службы от неверных бунтовщиков, нашедших приют в его землях. Поскольку же за минувшие двадцать пять лет в таманские городки сбежалось изрядно всякого народу, в том числе совершенно невоинственного и взыскующего лишь спокойной жизни и вольности в вере, - произошел новый раскол. Старых казаков Игнат Некрасов удержал в повиновении, а новопоселенцы выбились из-под его власти и теперь блуждали на распутье: то ли царице Анне Иоанновне пасть в ножки и просить дозволения вернуться в Россию, то ли отдаться в службу графу Читтанову, про которого всякие сказки бают - и дурные, и хорошие. Одни говорят, что чернокнижник и с дьяволом накоротке, другие мало что не святым рисуют. Послали бывалых людей, чтобы разведать. Через Молдавию, Трансильванию и Польшу пробрались оные в Кенигсберг, а оттуда мой приказчик переправил их в Британию. При встрече эти послы имели дерзость не только крестное знамение сотворить, но и обрызгать меня святой водою - и лишь узрев, что сия жидкость не причинила вреда испытуемому, бухнулись на колени с мольбой о прощении. Вот дурачье суеверное! Кстати, такие шутки могут быть опасны: если бы кому-то, сведущему в науках, потребовалось провести подобное испытание с заранее определенным результатом, то добиться этого нетрудно. Надо всего лишь святую воду подменить слегка разбавленной купоросной или селитряной кислотою.

Раскольничьего попика, который прыгал предо мною со склянкой, разумеется, моментально скрутили. По смиренному фатализму его поведения внятно было, что дурень решился "пострадать за опчество", вызвав на себя графский гнев. Собственно, главная часть испытания только начиналась. Ходоки с колен не подымались, а глазами зыркали: насколько крут и суров окажется будущий хозяин, и стоит ли под него, такого, идти. Прикажет отходить долгогривого кнутом - значит, жесток чрезмерно. Розгами, или еще каким детским средством - стало быть, слаб. Такому возможно сесть на шею и ездить, как на осляти. Зная досконально мужицкие нравы и деревенские хитрости, я выбрал (учитывая место нахождения), английскую "cat-o-nine-tails": пускай гадают, с чем знакомым соотнести заморское дранье, и насколько оно в меру вины оскорбителя.

На том сей нелепый акцидент и окончился. Посланцев, как приказано было, провели по всему городку, показали и коттеджи мастеров, и казармы временных рабочих, дали поговорить с людьми. Полагаю, что самым острым их впечатлением стало смешение вер. Тут тебе и старообрядцы всех толков, и никониане, и "латины", и совсем уж неведомые квакеры, - все живут мирно, дружелюбно, никто свои догматы силой не навязывает. Все сыты, только мера богатства разная. Старожилы, как правило, много зажиточнее новиков, главный же корень различий лежит в степени мастерства и полезности работника.

Мужики, однако, держались скрытно. Ничем не выказывали своих чувств. Понятно, что будущее решение подлежало еще обсуждению на сходе (с горячими спорами, а возможно, и с мордобоем) - но я со своей стороны сделал все, что было уместно, для приведения послов к полезному согласию. Возможность получить в свое распоряжение еще несколько сотен душ значила много. Тем более, перевоз их с Тамани мог стать весьма легким и дешевым - если использовать прикормленных мною греческих контрабандьеров. Ну, а императрица всероссийская должна быть только благодарна опальному графу: сманив людей у Игната Некрасова, он сократит число изменников, готовых сражаться против русских войск заодно с турками и татарами.

Даже

без этих пасынков России, переселенцев в Уилбуртауне скопилось уже изрядное число, причем некоторые из них вписывались в сложившееся при заводе сообщество совсем плохо. Раскольники вообще отличаются пониженной уживчивостью: не поголовно все, но в значительной части. Вырвав же оных из-под власти суровых начетчиков, я еще не успел наложить на их волю достаточно крепкую узду собственного изготовления. Мои средства поддержания порядка оставались весьма ограниченными: казнить никого нельзя (по крайней мере, открыто), и даже наказания на теле могли применяться лишь в тех пределах, в которых наказуемые согласны были терпеть их добровольно. Почуяв свободу, многие из крестьян вовсе забыли долг повиновения и христианские правила. Скорее всего, "старая вера" служила для таких лишь удобным предлогом, чтобы дать деру от слишком крутых владельцев. Были среди них и расчетливые хитрецы, которые бойко и напористо преследовали свои цели. С последней партией ветковцев прибыла многочадная семья (душ пятнадцать, половина детей уже взрослые), возглавляемая мелким козлобородым старикашкой, коий лукавством пролез ко мне на прием и спросил, а нельзя ли им прямо сейчас отправиться в "егорьеву землю", если он наперед оплатит перевоз деньгами. Прикидывались нищими, и нате вам! Участившиеся стычки переселенцев и старожилов показывали, что для сохранения надлежащего спокойствия в городке не стоит чрезмерно увеличивать число "гостей", катающих тачки на плотине. А что делать с такими, как этот плюгавый патриарх со всею его фамилией? Спровадить бы за море поскорее, да ведь на голый берег с малыми детьми не высадишь!

Собственно, пионерная партия переселенцев была готова, и включить в нее всех потенциальных смутьянов возможность имелась. Предварительная договоренность об отправке корабля с Бенджамином Мартином, непременным секретарем Попечительского совета колонии Георгия, ни к чему обе стороны не обязывала, но что могло бы ее уничтожить, когда основатели колонии искали по всей Европе, кого бы еще завлечь в свое предприятие? Принимали любых еретиков, вплоть до антитринитариев, воззрения коих лишь с изрядной натяжкой могут быть признаны христианскими. Тем большим оказалось мое удивление, когда при следующей встрече секретарь, помявшись, сообщил, что Попечительский совет отказал в допущении моих людей, причем именно под религиозным претекстом!

– Вы ведь, сэр, принадлежите к римской церкви?

– Но я не собираюсь сам переселяться в Георгию! Все мои колонисты исповедуют восточное христианство различных толков!

– Тем не менее, Совет посчитал Ваш казус подходящим под запрет на поселение папистов. Вы, безусловно, знаете, что это правило порождено исключительно политическими причинами. Испания оспаривает у нас побережье к северу от Флориды, она с большой вероятностью попытается уничтожить колонию военными средствами. Недопустимо иметь среди защитников даже малую часть людей, относительно которых могут быть подозрения в симпатии к врагу.

– Разве я проявлял когда-либо особую приязнь к испанцам?

– Сэр... Простите великодушно, разве Карл Неаполитанский - не родной сын испанской королевской четы?

– Господи, неужели мои связи с этим монархом признаны настолько значимыми? Я сам никогда не придавал им большой важности. Да и к религии отношусь вполне философски: не берусь угадать, которая из христианских конфессий наиболее соответствует замыслам Великого Архитектора. Боюсь, что уважаемые попечители преувеличили мою приверженность Риму. Что же делать? Посоветуйте, дорогой друг!

– Простите, Ваше Сиятельство... Если Вы не привязаны к Риму душою - то почему бы не порвать с ним формально? Присоединяйтесь к ecclesia anglicana, и проблема исчезнет сама собою!

– Кхм! Знаете, молодой человек, как бы мало я ни был привержен вере, в которой рожден, все же менять оную из корыстных соображений не считаю благородным деянием.

Секретарь смутился; кажется, еще и покраснел. Рожденный в семье торговца мануфактурой, Мартин получил неплохое образование и даже сочинял трагедии в классическом стиле. Он почти безупречно следовал нравам, принятым в высшем обществе, и только изредка досадные просчеты выдавали в нем плебея. Впрочем, меня не слишком заботили его переживания. Понятно, что "папизм" - лишь предлог. Есть разница между своими и чужими, которую воспринимают не разумом, а скорее чутьем. Не в происхождении дело: Дезагюлье по крови француз, но это не помешало ему сделаться бОльшим англичанином, чем многие натуральные англосаксоны. Графа Читтано принимают, охотно ведут с ним выгодные дела, но... Британцы сближаются со мною лишь до определенной грани. Они всегда чувствуют, что я не их стаи.