Жизнь и деятельность Архиепископа Андрея (Князя Ухтомского)
Шрифт:
Еп. Андрей не ограничивался теоретической разработкой проблемы и предпринимал прямые шаги в направлении достижения согласия.
31 мая 1917 года в сопровождении епископа Углицкого Иосифа (Петровых — будущего вдохновителя «иосифлянского» движения в русской Церкви) и единоверческого протоиерея Семена Шлеева, преосвященный Андрей посетил Рогожское кладбище, где встретился с епископами Белокриницкой иерархии. Делегацией было передано послание единоверческого съезда, председателем которого был еп. Андрей, а также здесь велась беседа по теорети-
* Правда это единственное столь резкое выражение у еп. Андрея.
63
тическим и практическим вопросам взаимоотношений православия и старообрядчества.
В связи с различными инсинуациями, появившимися после этого в прессе, епископ выступил со статьей «На
Единоверцы, находящиеся в иерархическом подчинении православной Церкви, считали себя промежуточным звеном между старообрядчеством и православием (именно с того времени они стали именовать себя «православными старообрядцами»). Они и взяли на себя труд попытки достижения соглашения. Важную роль в предпринятых действиях играл еп. Андрей, который был председателем единоверческого съезда 1917 года в Нижнем Новгороде и являлся основным предендентом на пост единоверческого епископа, которого они добивались. Поэтому именно он и передал 31 мая послание съезда.
Редакционный разбор 7 пунктов единоверческого «Обращения» выглядит несколько бледнее в сравнении с ответом старообрядческих епископов. Если первый, в основном, занялся дотошным разбором отдельных положений, толкованием случайных выражений и, в некоторых местах, слишком «осовременивает» глубинные проблемы, то второй документ дает тщательно мотивированный анализ сущности разногласий и определяет четкую позицию старообрядчества в вопросе о единстве, не реагируя на конъюнктурные позывы момента.
В «Ответе» сказано, что иерархия господствующей Церкви, в нынешнем ее положении, не может считаться
64
православной и, в соответствии с установившейся традицией, считается еретической во 2-ом чине. В том состоянии, В котором являет себя нынешняя православная церковь, пишут епископы, не может быть и речи об объединении. Такой опыт уже проводится более ста лет (имеется в виду единоверие) и результаты плачевны: единоверие не только не внесло дух истинной церковности в господствующее православие, но само в значительной степени утеряло облик древлеправославной Церкви. Поэтому единение в настоящее прсмя «неосуществимо и даже вредно для чистоты древнего благочестия» (414, 610). Сама идея единства русского православия не отвергается старообрядческими епископами, однако она может воплотиться в действительность лишь при условии, что «обе Церкви, новообрядческая и старообрядческая, не будут ни в чем разниться» (414, 610). И далее следуют конкретные пожелания: необходимо, чтобы последователи реформ Никона, при участии посточных патриархов, соборно отвергли и осудили клятвы и злохуления, произнесенные на святоотеческие предания и обычаи и на православных христиан, содержащих оные; обязаны раскаяться и испросить прощение — как за эти клятвы и злохуления, так и за все бесчеловеческие мучения и гонения, каким подвергали они и их предки — держателей святоотеческих преданий. Должны всецело восстановить каноничность своей церкви и устроить ее в таком виде, в каком пребывала древлерусская Церковь до разделения... Без всего же этого, при настоящем антиканоническом положении и расстройстве церкви господствующей, когда попираются священные каноны, презираются святоотеческие предания и древлецерковные обычаи, не исполняется богослужебный чин — даже по ее книгам и уставам — служба совершается с пропусками, какими-то отрывками, антицерковным (концертным) пением, нет в церкви единообразия и благочиния, — говорить о единстве нас с вами и с господствующей церковью нам кажется преждевременным ибесполезным» (414, 610). Заканчивается «Ответ» пожеланием и уверенностью, что в конце концов солнце правды и истины, «мира и любви
65
воссияет среди верных сынов Руси святой» (414, 610).
Можно заметить, что старообрядческие епископы высказывались о господствующей Церкви почти в таких же выражениях, какими обвинял ее сам еп. Андрей на протяжении предшествующего десятилетия. Те же слова о тех же болезнях. Однако выводы совершенно различны. Преосвященный Андрей считает, что духовное возрождение православия может быть достигнуто своеобразной «прививкой» ему старообрядчества. Но ведь много лет архиерей призывал к внутреннему исправлению, напряженной работе восстановления духа церковности и прекрасно сознавал, что для этого нужен подвиг и длительный период времени, а не приобретение истины на стороне. Старообрядческие епископы поэтому и предложили православию тяжкую дорогу исправления и познания путем внутреннего преображения с опорой на авторитет Св. Писания, каноны, святоотеческое предание, утверждая при этом, что процесс этот облегчается самим фактом существования старообрядческой Церкви, являющейся зримым примером служения истине.
После опубликования «Ответа» епископ Андрей написал «Открытое письмо к старообрядческим епископам Белокриницкой иерархии», где высказывал сожаление по поводу столь, как ему казалось, резкого ответа. Именно здесь он описал свой план единения на Красной площади. Редакция «Слова Церкви» в NN 45-47 поместила письмо и комментарии к нему (106). И в дальнейшем старообрядческие публицисты возвращались к этой теме, а в редакцию поступали многочисленные письма от рядовых последователей древлеправославного благочестия — два из них были опубликованы в 1918 году в журнале «Голос Церкви» (321, 32-37).
На протяжении революционных месяцев еп. Андрей находился в гуще событий и неоднократно высказывал свое отношение к ним. Наиболее полное выражение его взгляды
66
получили в двух речах, произнесенных летом 1918 года, когда многочисленные политические теории получили свое явственное воплощение в конкретных событиях. Первая —-это речь, произнесенная в общем собрании Восточно-русского культурно-просветительного Общества «Народ должен быть хозяином своего счастья» 19 августа. Вторая — «Речь-слово, сказанное епископом Андреем перед открытием Государственного Совещания в Уфе» 26 августа (ст. стиля) на площади перед кафедральным собором.
Епископ считает революционный 1917 год закономерным исходом управления Россией самодержавной властью. Русское общество охвачено смертельными болезнями вследствие полной потери нравственно-религиозного чувства: в этих болезнях повинна несомненно, самодержавная власть Санкт — Петербурга. Власть стала нехристианскою: она перестала считать себя обязанною всегда быть на службе людям и перешла незаметно в некое властвование, в целую систему начальствования. Власть стала каким-то идолом, которому нужно было кланяться и служить, и в этом заключалась вся гражданская добродетель. Нравственная ценность власти вовсе не принималась во внимание, — а именно самая власть считалась чем-то «самодовлеющим и дающим оценку всяким ценностям» (115, 395-396). Церковная иерархия культивировала подобные мысли и чувства в народе и, вследствие этого, в обществе царил, с одной стороны грубый деспотизм, а, с другой — рабское подчинение с осознанием своего холопского положения. Эта атмосфера поддерживалась и в приходских школах, и в университетах. Принципы западного духовного начала господствовали в учебных заведениях, и в результате, считает епископ, русская интеллигенция совершенно чужда национальному самосознанию, поэтому и русской ее назвать нельзя. Исходя из этого понимания, он заключает, что «обе революции были достойным плодом достойной власти и поэтому были вполне законны» (115, 394).
Переворот внушал надежды на обновление, но, говорил владыка, у штурвала революции оказались люди, вос-
67
питанные в духе российского деспотизма, ставшие достойными продолжателями его дела: «Ленин только использовал тот горючий материал, который представляла из себя наша молодежь, а честь воспитания этих негодников, разрушивших наше отечество, — принадлежит бесспорно нашей приходской школе» (115, 394). Интеллигенция и возглавляемая ею революция продолжали линию противопоставления себя народу и наиболее ярко это проявилось в церковной политике новых властей. «Нерусские люда смешали неосторожно иерархию («попов») с Церковью и еще более неосторожно провели «отделение Церкви of государства», сделав наше государство принципиально безыдейным; нужно было только отделить церковную организацию от государственной опеки, а фактически отделили государство от всяких нравственных принципов» (115, 395).