Жизнь и деятельность Архиепископа Андрея (Князя Ухтомского)
Шрифт:
32
В своей речи при наречении во епископа архимандрит Андрей определил свою задачу архиерейского служения, ясно осознавая общность интересов православия и России: «Верую и твердо убежден я, что как выросла св. Русь около Церкви Православной, так и воссоздать ее может только ее родное православие. Когда православный русский народ окружит тесным кольцом своих архипастырей и объединится с ними — когда обносится православная Русь, тогда возвратится мир и радость всей нашей общественной жизни во всей ее совокупности» (16, 1307). Главная ответственность, -говорил владыка, лежит на современной иерархии, которая, осененная, дарованной ей Церковью благодатью, возглавит обновление русской церковно-общественной жизни. Однако усилий одних пастырей недостаточно, и они должны призвать себе в помощь все церковные силы, опереться на поддержку мирян. Обращаясь к епископам,
Просматривая отчеты епархиальных ведомостей о конкретных делах, можно видеть, какой колоссальной работоспособностью обладал еп. Андрей. Но важнейшую свою задачу владыка видел в организации истинно пастырского служения руководимого им духовенства и с этой целью регулярно инспектирует самые отдаленные уголки своей епархии, давая наставления клиру и демонстрируя образец совершения божественной литургии и проповеди. По отзывам современников, служба, совершаемая еп. Андреем, наполняла храм атмосферой истинной духовности, вызывая религиозный восторг, слезы умиления и счастья у прихожан и духовенства. Медвежьи уголки, ни разу не видавшие архиерейских служб ( и часто
33
даже не подозревавшие о существовании епископов), получали импульс возрождения церковно-общественной жизни. В личных и коллективных беседах с пастырями епископ исправлял и направлял их работу, сурово наказывая нерадивых и поощряя деятельных.
Вдохновляющим фактором активности духовенства являлось требование к клиру участвовать в миссионерские организациях: Обществе св. Гурия в Казани, Православном Палестинском Обществе, Восточно-русском культурно-просветительном обществе в Уфе, задачами которых было распространение православия среди мусульман и язычников и укрепление христианства в православных общинах. Вообще миссионерская деятельность, которой владыка посвятил себя с самого начала пастырского служения, занимала значительное место в его жизни. Как личность он пользовался авторитетом и уважением среди иноверцев и своими проповедями достигал большого успеха в деле распространения православия в их среде. За сравнительно короткое время его усилиями были созданы Трехсвятительский мужской скит и Покровский женский монастырь, вновь открыты многочисленные приходы. Неофиты свое православие тесно связывали с личностью еп. Андрея — для них он был воплощением христианского подвижника. Со своей стороны архиерей уделял особое внимание новокрещенным приходам, до мелочей разрабатывал рекомендации их наставникам, способствовал широкой публикации богослужебной литературы на языках народов Поволжья и Урала и особенно настойчиво требовал, чтобы служба в храмах велась на языке большинства прихожан или, по крайней мере, «на двух языках попеременно» {37, 69). (Примечательно, что «Распоряжение» это явилось одним из первых актов по вступлении епископа на Уфимскую кафедру). Замечательным фактом пастырского служения было глубокое преобразование деятельности Церкви в Сухумской епархии, проведенное преосвященным Андреем за два с небольшим года. По общему мнению, епископ внес живительную струю в церковно-общественную жизнь этот рийоии и оставил
34
наиболее глубокий след за все время существования здешней кафедры.
Важнейшие проводником своих идей епископ считал печатное слово. Трудно определить количество статей и выступлений, появившихся в светской и церковной прессе, — они исчисляются многими сотнями, а территориально издавались почти по всей стране. Кроме того, существуют многочисленные, отдельно изданные, статьи, брошюры и книги. Епископ основал первый печатный церковный орган в Сухумской епархии — «Сотрудник Закавказской Миссии», его детищами были: газета на татарском языке в русской транскрипции «Дус», русские журналы «Сотрудник Братства Святителя Гурия» в Казани, «Заволжский Летописец» в Уфе.
Многочисленные отзывы о деятельности еп. Андрея в Казани, Сухуми, Уфе говорят о любви и уважении, которым пользовался архипастырь в различных слоях как русского, так и инородного православного населения. Даже в конце 20-х годов в одной из своих повестей бывший уфимец писатель Борис Четвериков с некоторой долей теплоты и сочувствия вспоминает о владыке Андрее. Школьный
«Местный архиерей был строгих правил, у прихожан он пользовался уважением еще и потому, что был из рода князей Ухтомских и принятие духовного сана было связано у него с какой-то личной драмой... Архиерей сочувственно выслушал губернатора. — Неверие разъедает наше общество... Упадок нравственности... — сетовал он. — Так как же нам быть, владыка? — Я бессилен1. — развел руками архиерей. — Но... я могу ничего не знать... Представьте, например, что я в отъезде... Единственно, могу обещать, что священник, который совершит отпевание, не будет наказан...
И Алфеева похоронили со всеми церемониями, какие
35
полагались» (473, 148).
А вот несколько выдержек из выступлений на проводах еп. Андрея в Новороссийске, когда он покидал Сухумскую кафедру.
«Преосвященный на всех местах своего служения сумел стяжать любовь своей паствы, не только народной, но и любовь интеллигентного и высшего общества. Здесь оказали свое влияние не только воспитание и культурность... но и истинно миссионерский дар, — то проникновение, церковно-мистическое настроение и ласка душевная, которые так пленяют сердца верующие и обремененные духовными страданиями и мучительными поисками благодатной веры» (362, 37).
А вот слова человека, сумевшего прочувствовать сущность работы владыки Андрея, охватывающей все стороны проявления человеческой жизни. Ведь следует помнить, что это 1913 год — когда русское общество уже пережило подъем 1905 года, наступило разочарование как в революционных идеях, так и в способности правительства дать новые импульсы становления общественной жизни России. И вот в период, когда жизнь обостряет «взаимоотношения между различными группами и классами населения, в высшей степени трудно найти способы и средства, объединяющие, связывающие разрозненные и разобщенные элементы общества; то, что трудно, не по силам и невозможно преодолеть ни современной философии, ни государству, ни целым обществам и учреждениям, Вы сумели отчасти постичь, разрешить своей искренней, прямолинейной, проникнутой глубокой верою учения Христа, деятельностью: Ваша личность, благотворно действующая на всех, Ваша способность понимать людей и подходить к ним с любовью, привлекла к Вам совершенно различные круги общества, которые сталкиваясь между собою симпатиею к Вам, объединялись и сближались духовно» (362, 38). И, наконец: «Владыка-миссионер всюду вносил мир, благоволение и религиозное пробуждение в духовно-заснувшие души своей бедной паствы» (362, 37). Знаменательна реакция уфимского земства на обращение
36
еп. Андрея оказать финансовую поддержку церковноприходским школам. В предыдущие годы земство отказывалось поддерживать эти школы, но призыв владыки Андрея к единению земства с Церковью в деле воспитания подрастающего поколения был расценен общественными деятелями как «редкое явление, едва ни единственное в России со времени введения земства» (42, 7). Личность епископа «настолько привлекательная и снискавшая такую глубокую симпатию среди местного общества», известного своей работой на Кавказе, произвела большое впечатление на земских деятелей. Они высказали удовлетворение, что в столь тяжелое время во главе епархии встал такой человек, и, надеясь на дальнейшую плодотворную работу с ним, земство «ассигновало требуемую сумму в личное распоряжение епископа» (42,11). Так же поступили земства Златоустовское, Стерлитамакское и другие.
Ш
ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО. НОВЫЕ УСЛОВИЯ
Революция не была неожиданностью для епископа Андрея. О невозможности существования царского режима в том виде, каким он являл себя в XX веке, епископ писал задолго до 1917 года. В духе славянофильского учения архиерей оценивал русский царизм не как привелегию на господство, а исполнение обязанностей и тягот управления, наложенных на семейство Романовых русским народом. Однако режим не сумел удержаться на высоте поставленной перед ним некогда задачи, погряз в беспринципности и безнравственности: «Самодержавие русских царей выродилось сначала в самовластие, а потом в явное своевластие, превосходившее все вероятия» (61, 138). Непонимание экономических и политических интересов страны, игнорирование духовных запросов русского общества, падение авторитета двора, по мнению епископа, вызвали бурю